2012 году художественную коллекцию Рыбинского музея-заповедника пополнило собрание живописных произведений Бориса Николаевича Авдеева (1934-2000). Многие из работ были представлены в 2004 году на выставке в столичном Центральном Доме художника, посвященной 70-летию со дня рождения художника.
Хотя большую часть жизни он прожил в Москве, судьба Бориса Николаевича и его семьи была тесно связана с Рыбинском.
Анна Романова
Борис Николаевич был младшим сыном в семье. Отец его был профессиональным военным, мать – врачом. Судьбе Николая Николаевича Авдеева и истории скитаний его семьи посвящена книга «Лик войны», составленная из его собственных воспоминаний и рассказов о событиях 1919-1939 годов, записанных его детьми, в том числе и Б.Н. Авдеевым. Мобилизация в Белую армию, после ее разгрома – эмиграция и пребывание с ее остатками в Галлиполи, возвращение в Россию и вступление в Красную Армию – эти факты биографии Авдеева-старшего стали одной из причин его ареста, последовавшего в 1938 году. Он выжил в годы репрессий и был впоследствии реабилитирован, но дети его с младенчества, по сути, знали значение словосочетания «враг народа». Вместе с тем, будучи разносторонне одаренным человеком, Николай Авдеев и детям своим сумел передать интерес к художественному познанию мира и даже пробудить в них талант.
Один из первых своих «уроков рисования» Борис Авдеев получил у отца, и этому моменту посвящен фрагмент рукописных воспоминаний, попавший в музей-заповедник вместе с произведениями изобразительного искусства. Эти воспоминания написаны от третьего лица, но, без сомнения, воспроизводят подлинные события жизни Авдеевых. «Отец, который всегда любил копировать, принес как-то кусок негрунтованного холста, и стал перерисовывать на него картинку: «Иван-царевич хватает за хвост Жар-птицу», вспоминает Борис Авдеев. — Картинка была величиной с ладошку, а он затеял коврик величиной примерно 50 на 90 сантиметров. Отец рисовал, а он стоял рядом и смотрел. Отец поднял голову, посмотрел на него и предложил ему нарисовать такой же коврик. Он разместился рядом с отцом на полу, и они стали рисовать: отец – свой коврик, он – свой. Наметив рисунок, стали раскрашивать его масляными красками. Он как-то незаметно увлекся цветом, и, сильно сбив рисунок, расстроился. Когда коврики были разрисованы, отец подправил оба, обведя контуры рисунка тушью. «Твой коврик лучше – он веселей», — сказал ему отец, но он отцу не поверил, решив, что тот просто хочет подбодрить его… Потом как-то случилось затруднение с деньгами, и отец решил попробовать отнести коврики в комиссионный магазин. Коврики провисели там дней десять, и его коврик кто-то купил, коврик же отца так и не был продан, и потом долго висел у них дома, пока кто-то не выпросил его на день рождения…»
Борис Николаевич Авдеев начал свое художественное образование в Рыбинском Доме пионеров, в кружке известного живописца Михаила Ксенофонтовича Соколова. А продолжил его в Московской средней художественной школе при Академии художеств СССР, куда поступил в двенадцать лет от роду, и жил там в интернате для иногородних. В школе он считался одним из лучших живописцев. Его этюды того времени — волжские и рыбинские пейзажи — отличаются образной выразительностью и тонкой разработкой колорита.
Будучи студентом математического факультета и позднее, защитив кандидатскую диссертацию по математике, Борис Авдеев продолжал рисовать. В это время он увлекся аналитической, знаковой живописью, отодвинувшей на второй план работу с натуры. В его картинах этого периода появились повествовательность и литературность. Природная одаренность Бориса Николаевича Авдеева позволяла ему создавать произведения, сочетающие в себе выразительность цветового решения и экспрессионистическую мощь.
В те годы Борис Авдеев был участником выставок авангарда в столице, и этим событиям также посвящены фрагменты его воспоминаний. А в конце 80-х годов XX века он полностью посвятил свою жизнь искусству, соединив увлечение натурной живописью и дар аналитика. Будучи человеком разносторонне одаренным, Борис Авдеев оставил, судя по всему, чрезвычайно интересные воспоминания. Однако в фондах Рыбинского музея-заповедника – лишь фрагменты его рукописей. Будем надеяться, что со временем к читателю придут и полные тексты его мемуаров и размышлений о художественном поиске живописца.
Как написали искусствоведы о выставке в ЦДХ 2004 года, «большие многочастные композиции наиболее полно раскрывают Бориса Авдеева как яркого художника, создавшего неповторимый образный мир. Его композиции, характеризующиеся выразительностью и цельностью цветового решения, рождаются из жизненных наблюдений и внутренних ощущений. Отдавая предпочтение большим композиционным холстам — полиэкранам, Борис Авдеев переносил на них поток сознания, свои воспоминания, мысли, переживания».
В наследии Бориса Авдеева — как реалистические, так и абстрактные работы художника, выполненные в различные периоды его творческой деятельности. Произведения Бориса Николаевича Авдеева находятся в собрании Русского музея, музеев Болгарии и Чехии, в частных собраниях России, Польши, Германии, США, Франции и Израиля.
ИЗ РУКОПИСНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ БОРИСА АВДЕЕВА
«Художник Соколов из Дома Пионеров жил в маленькой комнатке, в которой он проводил занятия с детьми. Добрый, умный, интеллигентный старик из Ленинграда, заброшенный в Рыбинск по тому же принципу: «лес рубят – щепки летят»; и встреча с ним один на один, когда он несколько опоздал на занятия и не знал, что их отменили. Вошел в дверь. Как всегда навстречу вышла большая добродушная собака, а тут же за ней он – художник – в очках, в сильно потрёпанной жилетке, в обрезанных рваных валенках, плохо выбритый. У него в руках акварельные кисти, на столе стоит натюрморт: кувшин, сухие листья, связка не то вобл, не то лещей, и еще что-то. А рядом лист бумаги с ещё невысохшей акварелью. Лист сочен, краски ярки, всё бликует от влажности. Старик перехватил его взгляд и спросил:
— Ну, что, видишь?
Потом отшвырнул лист и добавил:
— Но это никому не надо.
Добавил так, как будто разуверился в том, что хоть когда-нибудь кто-то и впрямь будет понимать и интересоваться живописью.
Да, город Рыбинск был забавный городок, собравший, казалось, щепки, не только со столичных городов – Москвы и Ленинграда – но и со всей России…»
«…Рваная, скачущая мысль, рваные сказочные образы, рваные дорогие воспоминания клубились, вертелись, появлялись и исчезали, и просились не исчезать, и просились остаться, показывая ему общность мешанины слов с хаосом, появившимся в его последних работах. Аналогия легко проглядывалась, стоило только вспомнить последние работы и то, чем они отличались от других. Переходы от одного периода творчества к другому происходили у него одинаково: наступал момент, когда становилось скучно делать то, что до этого казалось единственно стоящим отображения. В веровании, что и как делать, наступала пустота, сопровождаемая уверенностью, что если он только захотел, то мог бы буквально печь работу за работой, стоило только преодолеть эту навязчивую скуку… Как это ни досадно, именно в эти периоды поток работ внутри его усиливался. И хотя иметь эти новые, несозданные работы хотелось, делать их самому было непреодолимо скучно. Скучными и занудными становились и его старые верования и ощущения, служившие основой его творчества в прошлом. Наступало затишье, и казалось, что с живописью всё кончено. И только опыт предыдущих кризисов сохранял надежду, что и это пройдет. И снова душа воспламенится и выдаст доселе невиданный им порыв чувств и ощущений, сметающий скуку и бессмысленность существования. И так было не раз…»