«Мышкин – городок крошечный, хотя и богатый капиталистами, — тихий, мирный, дружный и не кляузный», — написал в середине ХХ века русский писатель Иван Аксаков. Это всё так же верно и сейчас, за исключением того факта, что капиталистов здесь явно недостаточно. Старые особняки на пыльных улицах выглядят заброшенными. Количество нетрезвых мышкарей на городских улицах превышает предельно допустимые нормы. На живописных волжских берегах нет ни одного приличного кафе. И все-таки в Мышкине полным-полно туристов! Говорят, летом их бывает здесь не менее пятидесяти тысяч. Это много, если учесть, что жителей в Мышкине не более шести с половиной тысяч.
Мышкин очень похож на Рыбинск. Как младший брат. Правда, ему более семисот лет, и формально Рыбинску он скорее приходится старшим братом. И, кажется, он долго спал, а проснулся только тогда, когда Гречухин и его многочисленные соратники начали строить здесь музей. Как удалось растормошить целый город и «объять его творческой волей»? Можно ли другим следовать рецепту Мышкина? Каково будет будущее Верхней Волги? В чем состоит ее главное богатство? На все эти вопросы знает ответы председатель Мышкинского Общественного собрания и руководитель Народного музея, журналист районной газеты «Волжские зори» Владимир Александрович Гречухин.
— Владимир Александрович, город Мышкин известен в России тем, что он легко и просто обрел то, над чем другие бьются годы, — инвестиционную привлекательность. Как это получилось? Дело ведь, наверное, не только в мыши?
— Мышкину удалось освоить эту желаемую цель, потому что он явил миру «лица необщее выражение». Здесь переплавилась в результат многолетняя и совершенно безумная работа большой группы людей, очень любящих свой город, и работающих нешаблонно. У нас в музее смотрителями работают дети. Рядом творят юные гончары. А на площадке, где выставлена старая техника, трудятся могучие красавцы лет 17-18-ти. Да и взрослые у нас играют с вещами как дети…Два дня назад к нам привезли самодельную старую машину. Она так понравилась нам, что мы ее решили приобрести. Казалось бы – на что нам еще одна старая легковушка? Нужна! Потому что она красивая и рукодельная. А все красивое должно быть объектом любования, — экспонатом. Кроме того, мы преследуем фактор человеческой обаятельности города и объекта, а не фактор строго исторический. И потому у нас любой обычный дом на городской улице тоже превращается в экспонат. То есть у нас главным оказывается фактор любви к родному месту, который и подвигает нас всех на эту постоянную работу. Я ухожу из дома около восьми утра, прихожу к полуночи. Это мой обычный график. И работаю я здесь совершенно бесплатно все сорок лет. И многие люди так же. Правда, теперь мы содержим десять штатных сотрудников. Без этого нам уже не справиться…Так что наша инвестиционная привлекательность — в любви к родному месту помноженной на большие людские затраты.
— Что делают власти Мышкина для того, чтобы удержать здесь людей, способных составить славу города? Вы же знаете, у нас часто бывает так, что наиболее талантливые подаются за счастьем в столицу.
— Мы 35 лет не имели никакой поддержки со стороны. Началось все с того, что в музей пришли дети. Причем, трудные дети. Наша армия состояла из сорока трудных мальчишек. Крутые были парни – по тем временам. Это была действительно армия, в которой были свои генералы и солдаты, своя иерархия. Я был бессменным шефом-президентом. Мы жили такой веселой, немножко обиженной на общество стаей. Нам, конечно, мешали. Но мы держались. Из той армии и до сего дня кто-то остался здесь. Кто-то уехал, кто-то умер, кто-то спился… Единственная помощь, которой мы от власти добивались в начале – поддержка райкома партии в борьбе с соседями. А соседи у нас были сильные – автоколонна, отдел культуры, райком ДОСААФ. Кому-то была нужна земля, кому-то угол, кому-то дом, кому-то сарай… Нам тоже всё это было нужно. Бывали такие случаи, когда первые секретари, сперва Вячеслав Леонидович Щипцов, а потом Анатолий Константинович Руденко, защищали нас и поддерживали. Но мы никогда ни у кого ничего не просили. На тогдашнем – слёзном!– туризме мы зарабатывали сто рублей в год, не более. И все-таки два раза в год ходили в экспедиции. Но это прежняя эпоха…
Ситуация изменилась, когда губернатор Анатолий Иванович Лисицын заявил, что туризм – это приоритет для малых городов Поволжья. Наша городская и районная администрации «взяли под козырек» и сказали: «А у нас уже есть туризм!».
Сегодняшняя ситуация уже совсем другая. Нынешний мэр – Иван Анатольевич Герасимов — это совсем другой человек. Он первый нам всерьез помогает. Дотировал строительство котельной для музея Мыши. Строили мы ее сами, своими руками, но все расходы он нам покрыл. То же самое с ремонтом, который мы сейчас развернули. Вызывает и спрашивает: «Тяжело? Надо помочь?» — «Да». – «Хорошо. Поможем». И помогает хорошо и серьезно, не от случая к случаю.
— А сами вы никогда ни у кого ничего не просили?
— Никогда и ничего. Тут важно, чтобы город сам понял и отреагировал. А если не понимает, то нечего и просить.
— Вас теперь поддерживает не только город, но и область.
— Да, губернатор как-то спросил меня: «Как вы думаете, имидж музея Мыши соответствует его содержанию?» — «Нет, — говорю, — содержание сильно отстало». – «Подумайте, как улучшить». – «Своими силами не улучшить.» — «Я помогу. И не смущайтесь – готовьте сразу трехлетнюю программу развития». Это, конечно, конструктивный подход.
Нас поддерживают и американцы, которые работают с торговой маркой смирновской водки. Правда, решение о поддержке они приняли не сами, а под влиянием бабушек-москвичек, прямых потомков Петра Арсеньевича Смирнова. В прошлом году они выделили нам 70 тысяч рублей на устройство дорожки к музею, а нынче дали 150 тысяч на строительство крыльца. Правда, крыльцо это будет трехэтажное, с нижним цокольным этажом. Там мы устроим и хозяйственные помещения, и небольшое фондовое хранилище. А заодно решим и наши разногласия с пожарными, которые требуют, чтобы в музее был запасной выход.
— Какой же источник финансирования у вас основной?
— Туризм. Разве можно сидеть на Волге и не работать в туризме! Мы в большом туризме работаем уже восемь лет. Пока что каждый год наши сборы все больше и больше. Каждое лето мы принимаем примерно пятьдесят тысяч туристов, не считая зимнего небольшого потока гостей. В прошлом году музей заработал 450 тысяч рублей. Куда эти деньги пошли? На зарплату сотрудникам — 150 тысяч. Дальше считаем. Мы в Мышкине четыре раза в год проводим научные чтения, на каждое из них тратим 20 тысяч. Каждый год мы издаем шесть — восемь книжек, — это научные труды участников чтений и наши собственные очередные исторические исследования. (Я не имею в виду свои книги – их я никогда не издавал за счет музея). Каждое издание стоит от 15 до 45 тысяч. Таким образом, у нас остается не больше 150-ти тысяч. На что? На налоги, коммунальные платежи и прочие отчисления. К сожалению, налоги мы платим все. У нас в стране налоговыми льготами пользуются только государственные и муниципальные музеи, а общественные – нет. Так в России обычно и бывает… Когда у нас что-то еще остается, мы помогаем двум нашим сельским музеям — музею кацкарей в Мартынове и музею Учумского края в Учме.
— Вы слышали об идее строительства Новой Мологи? Как вы к ней относитесь?
— Мне трудно было о ней не слыхать, потому что первоначально это была моя идея. Сперва рыбинцы меня проклинали за нее, и Евгений Станиславович Розов писал мне весьма серьезные, даже издевательские письма о том, какая она утопичная и глупая. А теперь смотрю – все уже пользуются этой идеей как своей. И правильно. Так и должно быть. На то идеи и изобретаются, чтобы кто-то брал их на вооружение. Я-то ведь не могу с этими идеями работать, у меня тут дело другое.
Идея новой Мологи глубоко реалистичная. Дело в том, что сейчас в Госдуме России во втором чтении принят новый закон о муниципальных образованиях. По этому документу, в каждом сельсовете должно быть не менее одной тысячи человек. А у нас в сельсоветах по двести, по триста человек. Так что намечается такое огромное слияние. И следующим этапом будет объединение районов. Потом – и областей. Губернатор ведь не напрасно третий раз уже повторил, что Ярославская, Костромская и Ивановская области – это одно целое… А советники президента выступают в деловых журналах с предложением вместо 89-ти регионов в России учредить 22. Поэтому Новая Молога – это просто манна небесная всем нам. Ведь сейчас в левобережье Волги, где находится Некоузский, Брейтовский и Мышкинский районы, складывается тупиковая ситуация. Если в Брейтовском районе проживает девять тысяч человек, то это ведь всего-навсего сельсовет Ярославского района, не больше! В Некоузском районе – 19 тысяч человек, но толку-то что? Там нет объединяющего центра. С таким же успехом районным центром могла бы быть станция Волга (там две фабрики), или Борок, в котором два института Российской академии наук, или Шестихино, в котором лесхоз и АТП, или Веретея с ее тысячелетней историей. А что Некоуз? Ведь догадались же сделать районный центр там, где даже реки нет! Поэтому сейчас, используя идею новой Мологи, надо вместо двух тупиковых районов сделать два жизнеспособных. И они на карте отчетливо видны – это Мышкин и Борок. Других нет. Надо быть реалистом – разве может Борок признать Брейтово своим районным центром, как на том настаивает советник губернатора Лукьяненко? В поселок Брейтово до сих пор возят баллонный газ из Мышкина. Так о чем тут говорить?
Борок имеет готовую инфраструктуру, он великолепно компьютеризирован. Там не менее сотни компьютеров подключены к Интернету. Такого даже в Мышкине нет, а в Брейтове и сроду не бывало… Но даже не это главное, – Борок имеет российский и даже европейский авторитет. Здесь есть готовый пласт интеллигенции. Разве может быть райцентр без интеллигенции? И со временем с Борком срастется Веретея, в которой есть вековые традиции, есть великолепный городской собор ХVIII века, есть пантеон узников Волголага и героев науки, есть хороший музей. Кроме того, от Веретеи до старой Мологи рукой подать. А осенью туда можно дойти посуху, походить по улицам, войти в собор… Вот какие здесь возможности для развития туризма! Да если бы только это! Уже сейчас Борок предлагает туристу четыре музея, и Веретея – один. Вокруг — целый ряд усадеб от Марьина до Нескучного. Это венок, которого у Мышкина нет. Там нужен человек, который бы вцепился во все это и поволок. Понимаете, там карты лежат, а играть некому, игрока нет!
А с Мышкиным вообще проблем нет – это единственный город в этом месте, имеющий свой собственный бюджет. Если в Некоузе собственный бюджет покрывает одну треть расходов, а в Брейтове только девять процентов, то у нас – 51 процент. Так что именно мы способны взять к себе и поддержать отстающие районы – станцию Волгу, междуречье Волги и Сутки и даже Шестихино. Там ведь до сих пор не получают денег по три-четыре месяца. А в Мышкине их выплачивают день в день, потому что у нас два градообразующих предприятия. Кроме того, у нас мощный туризм и развитое предпринимательство. Так что идея Новой Мологи нам просто необходима.
— Как соседи относятся к вашим идеям?
— На днях я выступал на конференции в Некоузе. В ответ — глубокое, мертвое молчание. В этот раз еще благожелательно молчали…
— Как вы видите будущее Верхней Волги и всей России?
— Будущее Верхней Волги я вижу как бы двухслойно. Первый слой – крупные города: Ярославль, Углич, Ростов, Калязин, который уже три года изо всех сил стремится войти в большой туризм. Рыбинск – дело другое. А у этих городов судьба уже сложилась. Они имеют опорные точки для создания благополучного бюджета. Второй слой – малые города. Такие, как Мышкин или Тутаев. Хотя в Тутаеве и есть огромный завод, но город этот по существу своему малый. Он не существует в информационном потоке. Как уснул на берегу Волги, так и не может проснуться. С ХVI века…
Какое будущее у этих городов? Туристическое и рекреационное. Давно пора нам учредить ассоциацию музеев малых городов Верхней Волги, чтобы не быть брошенными на туристической тропе и не дублировать друг друга. А то в Угличе решили, что надо сделать Ярославское Золотое Кольцо – Углич, Ростов, Переславль. Так ведь там одни и те же памятники, одни и те же скульптуры… Это все очень однообразный турпродукт. Если делать Кольцо, то оно должно быть таким: Углич, Борок, Мышкин. Никто же в это не вникает. Мы до такой степени традиционалисты. Никак не поймем, что кроме храмов и скульптур надо суметь сделать и собственный брэнд, который бы засиял на всю Россию. Вот Тутаев мог бы сыграть на собственном романовском луке, или на романовской овце да на полушубке романовском…Вот это тема! Нет, они сделали музей банка. Да таких музеев уже полно по всей России!
Такое туристическое и рекреационное будущее мы уже строим у себя, в Мышкинском крае. В Мышкине десять музеев, кроме того, у нас два сельских музея. В музей кацкарей — за 35 верст от Мышкина в глушь, по совершенно лунному, скучному ландшафту – каждую неделю сейчас ездят сотни туристов из Москвы. Кроме того, мы включили сейчас в туризм целый Заволжский сельсовет. Там создается отель-клуб, первая очередь уже на днях будет включена. К нему относится теперь бывший пионерский лагерь и два колхоза, чтобы продукты вырастали здесь же, под ногами у туристов. Чтобы и картошка была своя, и молочко… Рядом с нами Москва, и надо быть странными людьми, чтобы не понимать, что Москва бездонна. Она все посмотрит и все съест, что ты произведешь на этой земле! Потому капитал малых городов — их тишина, красота и традиционность.
— А что же Россия?
— России придется долго болеть. Нас никто не лечит, а без лечения болеешь долго… Что нам нужно делать и из чего исходить? Из того, что в России больше всего не полезных ископаемых, а здоровой ноосферы, то есть пространства, не загубленного жесткой урбанизацией. Вот эти просторы на Волге, а еще больше в Сибири, например, должны быть нашей залоговой ценностью, нашим золотым запасом. Таким запасом никто больше в мире не располагает. Если мы его сохраним, мы будем самыми богатыми в мире. А еще – надо осознать, кто и что умеет делать лучше всего. Тем и жить. Мышкин может жить туризмом — пусть живет. В Угличе делают хорошие часы – давайте не мешать, а еще лучше – поддержите. В Брейтове десятки тысяч людей рыбу ловят безданно -беспошлинно. Так давайте обустроим там этот промысел. Все равно браконьерят, так давайте хоть на въезде по десятке собирать, — и весь район будет купаться в деньгах. То есть нам нужна общероссийская специализация. Так же и с сельским хозяйством, и с промышленностью. Хватит строить заводы на пустом месте и колхозы – там, где ничего не растет. Вот у нас в Мышкинском районе есть колхоз Сера. Он банкрот, в нем осталось восемь коров. Рядом село Старово. Там у каждого крестьянина по двенадцать коров. Почему? Потому что они кормят Москву. Работа крестьянская тяжелая. Но и заработки хорошие. Другой раз до двух тысяч в день зарабатывают. И работают сообща. У одного есть «Кировец», у другого косилка, у третьего комбайн. Все старое, но они скоро купят и новый трактор. Это стихийно образовавшийся кооператив. То есть специализация уже пошла сама, но ей нужно помогать. А то сама она будет очень долго пробиваться.
— А почему же «Рыбинск – другое дело»?
— Прошлый раз на ваших Золотаревских чтениях я выступал с докладом «Архитектура третьего ряда», — о том, что золотая жила рыбинского туризма прячется в проходных дворах. Не ломайте проходные дворы! Но это только частная вещь… Основная сложность заключается в том, что Рыбинск – не город. Город в классическом определении – это десять-сорок тысяч человек. Все, что больше, это мегалополис. Это агломерация, не управляемая творческой волей ни одного человека, ни группы людей. У вас в Каменниках – одни социальные интересы, в Переборах другие, на Слипе – третьи. Это естественно. И еще – в Рыбинске нет горожан. Их от силы пять-семь тысяч. Остальные – деклассированный элемент в первом и втором поколении. Почему, как вы думаете, Тутаев так и не вернул себе историческое имя – Романово-Борисоглебск? Почему это решение ни разу не прошло на городской думе? Потому что город этот на 95 процентов состоит из приезжих людей, которых привезли сюда когда-то работать на заводе. Им собственно город был не нужен, и было все равно, где работать, — в Тутаеве или в Некоузе… И горожан там теперь почти нет. Так же и в Рыбинске. Но это еще не все проблемы. Беда еще и в том, что у вас нет объединяющей идеи.
— Потому вы и поддерживаете наших археологов Рыкуновых?
— Да, но у них еще не идея, а только проблеск идеи. Рыбинск спит. А идея должна быть яркой и сильной, чтобы она хотя бы сквозь сон могла заинтересовать людей. А такие идеи, как музей Мологи или пешеходная зона, для Рыбинска как укол спящему бегемоту. Таким городам нужны огромные идеи. Такие как идея республики для Екатеринбурга, которую принес Россель. То есть, вам нужна сверхзадача. Тогда дело пойдет.
Записала Анна Романова