Слыша сегодня мощный голос рыбинского протодиакона Димитрия Михайловича Сладинова, прихожане Вознесенско-Георгиевского прихода видят в нем представителя старшего поколения рыбинского духовенства, хранителя традиций и строгого ревнителя православных ценностей. Но большинство из них, наверное, не знает, что Димитрий Михайлович четверть века назад был директором одного из самых крупных рыбинских предприятий. Речь о судоверфи имени Володарского – заводе Слип – нынешнем предприятии «Верфь братьев Нобель». Из стен этого предприятия вышли один губернатор Ярославской области, три мэра города и еще несколько известных представителей чиновничества, — вот такая это была кузница кадров.
Но не о рыбинской промышленности говорили мы с Димитрием Михайловичем (хотя досталось и ей), а о его жизни и пути в веру, а также о том, что волнует сегодня старейшего рыбинского протодиакона, только что отметившего 70-й день рождения.
— Димитрий Михайлович, расскажите, пожалуйста, как вы пришли к вере православной?
— Я с детства был верующим человеком, так воспитала меня моя бабушка. Хотя это было, наверное, непросто, потому что я – правнук священника, внук жандарма и сын зека. Дед мой был мологский пристав, тоже человек глубоко верующий. После революции его посадили ни за что – просто за то, что был полицейским. Пришло время – посадили и моего отца, за то, что посмел возразить политруку. Десятилетний срок отбывать ему пришлось очень далеко от дома – в Улан-Удэ. Если бы он не был хороший столяр-модельщик, то, наверное, не выжил бы. Он рассказывал мне: «Только меня в шахту направят, так начальство кричит: Давай его обратно, некому сделать рамы», или речь шла о мебели, или о чем-то еще. Оба они – и отец, и дед – выжили и были освобождены. Отец был вскоре после смерти Сталина реабилитирован, и даже имел льготы как безвинно пострадавший. Но я думаю, что это бабушкина молитва всех их сохранила.
Бабушка моя была глубоко верующий человек. До того, как пойти в школу, я всегда был при ней – не ходил ни в какие детские учреждения. Всегда вместе с ней я ходил и в церковь. Она тогда в городе была одна – Вознесенская «у вокзала», как говорили.
— Там вы и были крещены?
— Да! Где родился, там и пригодился. Мои бабушка и дедушка принадлежали к категории лишенцев, то есть были лишены избирательных прав. Таким людям жилось трудно – их, как правило, не принимали на работу, да и в целом в обществе к ним относились недружелюбно. И тогда дед принял решение переехать в Вятское. Уже будучи взрослым, я долго не мог понять – почему он это сделал? Спустя годы понял: он спасал семью от возможных преследований. В том числе за веру.
А потом я поступил в советскую школу. Это были хрущевские времена, с их атеистической пропагандой. Помню, как к нам домой приходила не раз и не два учительница и, увидев в красном углу множество икон, призывала бабушку убрать их… Я думаю, 60-е годы были не менее страшными временами, чем довоенные. Ведь во время Великой Отечественной войны, когда страна буквально находилась на волоске от гибели, Сталин, я думаю, поверил в Бога. Вы читали книгу Гроссмана «Жизнь и судьба»? Там все очень убедительно описано — как открывали храмы во время войны, как по приказу Верховного Главнокомандующего служили молебны и совершали крестные ходы с чудотворными иконами… Сталин изменился – война заставила. Но это сейчас мы знаем историческую правду, а тогда было трудно поверить, что жизнь может в одночасье измениться, что откроют храмы, что можно будет стремиться к тому, чтобы стать священником. Я помню анкету о выборе профессий, которую мы заполняли в старших классах. Свои предпочтения мы должны были указать по пятибалльной шкале. В одной графе было написано: «священник». Учительница, раздавая анкеты, строго нам сказал: «Напротив священника чтобы все поставили ноль!».
— Где вы учились, работали в юности?
— Когда окончил школу, пошел работать на судостроительный завод имени Володарского – учеником фрезеровщика. А через два года поступил в Николаевский кораблестроительный институт. Судовую эксплуатационную практику в 1971 году проходил во Франции, Польше, Нидерландах. В 1973 году вернулся домой, в Рыбинск. Пришел работать мастером на тот же судостроительный завод. Но в 1974-м перешел на «Вымпел». Постепенно вырос там до начальника цеха.
— Как случилось, что вы надолго попали за границу?
— В 1982-м меня направили в трехгодичную командировку в Анголу. В этой стране шла гражданская война между движением МПЛА, которое поддерживалось нашей страной, и формированиями УНИТА, имевшими поддержку в США. На вооружении военно-морских сил Анголы находились шесть больших ракетных катеров нашего проекта 205 ЭР. Для их технического обслуживания и выехала из Рыбинска группа наших специалистов, руководителем которой был я. В группу входили механики, электрики, специалисты по артиллерии и ракетному вооружению, радиосвязи. Приходилось заботиться не только о наших кораблях, но и о самих специалистах – решать социально-бытовые вопросы, проблемы транспорта и поставок запчастей. Тамошний климат – это настоящее испытание. Пришлось переболеть тропической лихорадкой. Вы знаете, что такое тропическая лихорадка? Не дай Бог вам узнать. Вечером у тебя жар, пот градом, а утру наступает озноб, так что ты не можешь сдержать этой дрожи. Не все это выдержали, были и смертельные случаи у нас. Но меня вот Бог миловал.
Довелось мне в Анголе и во второй раз побывать – в 2015 году. Меня пригласили туда в честь 70-летия Победы, а также для помощи в налаживании деловых контактов нашего «Вымпела» с представителями ангольского руководства. Вместе с нашим военным атташе посмотрели мы военные корабли, пообщались с командованием.
— Как и почему совершился главный поворот в вашей жизни – в 46 лет вы оставили производственную деятельность и перешли служить в храм Божий?
— В 1986 году я снова перешел на работу на завод Слип, теперь уже на должность главного инженера, а затем в 1990-м стал генеральным директором предприятия. Это были очень непростые годы. Предприятия становились самостоятельными, на деле же были беззащитны перед стихией рынка. Мы хотели провести такие преобразования на предприятии, чтобы не только строить суда класса «река-море», но и наладить их эксплуатационное обслуживание. Были планы создания совместных предприятий, много раз пришлось бывать в Германии по этому поводу. Но из этого ничего в итоге не получилось.
В те годы я познакомился с отцом Павлом Кравченко. Мы много общались. По мере возможностей я старался помогать возрождавшимся в те годы приходам – Иверского храма, Георгиевского, а затем и Спасо-Преображенского собора. Пришло время – и отец Павел меня убедил оставить предприятие и служить Богу. В 1996 году я уволился с судостроительного завода.
— Чего это вам стоило?
— Первое время меня все звали на работу: директор «Вымпела» Горин настойчиво звал техническим директором, но когда я окончательно и бесповоротно отказался, он даже на какое-то время перестал со мной общаться… Звали на мебельную фабрику. Но я принял решение. Сначала был чтецом в храме, а затем меня рукоположили во диакона.
И, конечно, я все время занимался строительством и восстановлением храмов. Сначала Георгиевского, в котором в советское время размещался архив, а затем и Вознесенского. Тогда мы в Вознесенско-Георгиевском приходе строили и воскресную школу, – практически с нуля: сделали проект, добывали строительные материалы. Следующий объект был часовня на Южном кладбище, которую мы с отцом Павлом построили. А позднее меня назначили в собор.
— Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашем участии в восстановлении собора.
— Командировал меня заниматься собором владыка Кирилл, нынешний митрополит Екатеринбургский и Верхотурский. Это было в то время, когда настоятелем в соборе был отец Михаил Халюто. И меценат к тому времени нашелся – Виктор Иванович Тырышкин, а вот прораба у них не было… Вызвал меня к себе однажды архиепископ Кирилл, — я удивился, зачем это. Отец Павел как в воду глядел, — «будут тебя на собор сватать». У нас было столько забот здесь, казалось – невозможно еще и собором заниматься. Но, как ни упрашивал я владыку, он был непреклонен: «Вот тебе указ (о назначении меня председателем приходского совета), иди, работай». Тогда взялся я за собор.
На архиерейском богослужении в Спасо-Преображенском соборе. 2007 год.
В то время мы занимались разбором бетонных перекрытий, вызвали бригаду надежных строителей с Украины. Договорились с одним учебным заведением, устроили их там в общежитие с питанием. Потом устроили и здесь место для того, чтобы можно было переодеться, чаю попить… И как-то постепенно работа наладилась, народ подтянулся, дело пошло повеселее. Однажды вечером неожиданно нагрянул архиерей – посмотреть на ход работ. Удивился. Помню, прощаясь, вручил мне букет цветов: «Матушке передай». Приходилось отчитываться о расходовании средств перед Виктором Ивановичем Тырышкиным. Он внимательно их изучал, и однажды мне сказал: «Я удивляюсь – ты вообще не воруешь». Больше того – благодаря сохранившимся связям и добрым отношениям с руководителями предприятий удавалось дополнительно договариваться о безвозмездной передаче материалов и проведении работ. Постепенно разобрали бетонные перекрытия, оштукатурили стены — эти громадные поверхности, стали делать полы из мрамора. Иконостас делали в Шуе… После окончания строительства Виктор Иванович даже премировал меня поездкой в Италию – так мне удалось в своей жизни побывать в Бари у святителя Николая.
Позднее, когда началось строительство Успенского собора в Ярославле, меня дважды вызывали и пытались убедить заниматься и этой стройкой. Но в этот раз я не согласился.
— Сегодняшняя ваша забота – храм Всех Святых.
— Да. Сделано уже много. Храм получается великолепный. По старым чертежам мы восстановили колокольню. Также мы восстановили крышу в прежнем виде – она была сильно перестроена. То есть мы восстановили храм в первоначальном его виде! Храм был изуродован, и думаю, что не обошлось без бесовской силы: первоначальные дверные проемы были заложены, рядом вместо окон были сделаны двери. Так было сделано во всех трех алтарях. В одном из них была сделана сауна, в другом комната отдыха, в третьем – что-то вроде столовой. В центральной части, кроме всех переделок с окнами и дверями, была устроена смотровая яма, рядом цех… Всё досталось нам такое грязное! Все системы инженерные были сделаны кое-как. Сейчас вся штатная архитектура храма восстановлена.
Проведены заново все коммуникации. Проведен и капитальный, и косметический ремонт. Восстановлен интерьер. Устроены теплые полы. Сейчас уже есть паникадила. Оказалось, что в храме Всех Святых очень хорошая акустика. Сейчас мы занимаемся иконостасом. Это непросто. Ни епархия, ни государство, которое позволило разрушить этот храм, денег не дают. Уж к кому я только не обращался – даже к Сечину и другим высокопоставленным чиновникам, к военным, на железную дорогу, даже к нашему прославленному щахматисту Анатолию Карпову… Везде отказ. Но всё равно – дело у нас постепенно идет. Сделана вся необходимая мебель. Сейчас мы выполнили каркас иконостаса и часть икон уже написана и вмонтирована. Правда, там еще предстоит решить некоторые имущественные вопросы, поскольку газовое хозяйство с территории храма пока еще никуда не переведено. Газификационная установка пока остается рядом с храмом, и вопрос этот даже с помощью нашей местной власти никак пока не разрешается. Надо работать!
Записала
Анна Романова