2 ноября – день памяти Галины Дмитриевны Левиной, автора книги «Очерки по истории Рыбной слободы» («Библиотека «Рыбинской среды», 2012 год), исследователя архивных документов по истории нашего края, преподавателя, архивиста. Воссоздать подлинную картину этой истории в XVIII веке помогают ее многочисленные (на протяжении последних пятнадцати лет – с 2008 по 2023 годы) публикации в газете «Рыбинская среда» и журнале «Рыбная слобода». Одну из таких статей, посвященную картине жизни в 1763 году, помещаем на сайте. Впервые она опубликована в журнале «Рыбная слобода» — №3, 2013 г.
«ВЕЛИКОЙ судовой пристанью» Рыбную слободу в июне 1777 года назвал генерал-губернатор А.П. Мельгунов. Население ее уже в 1763 году составляло 1367 человек. Количество жилых дворов – 265. Однако по этим показателям, и особенно по внешнему виду, Рыбная в этот момент уступала не только старинным центрам Ярославского края, но даже Борисоглебской слободе. «Треугольник» дворовой территории Рыбной слободы жестко ограничивали реки Волга, Черемха и Кормица. С западной стороны в её «мягкое подбрюшье» (вдоль современной Стоялой улицы) упирались владельческие деревни Холопово и Лосевская. Пашня здесь была «худая», но стоило только переступить общую со слободой межу – и крестьянин оказывался на крупнейшем волжском рынке. А «опчий» проезд около Лугодина ручья (на этом месте ныне Водоканал) обеспечивал селянам выход на главный торговый путь России. Поэтому крестьяне занимались тем же, чем и рыбнослободцы, – торгом и промыслами – и не собирались уступать ни пяди своей земли.
В 1766 году «рыбенское» купечество в своем «Наказе» в Комиссию по составлению нового Уложения пожалуется: «Жителям домовыми строениями и для складки разных припасов, кладовых анбаров, крупяных, солодовенных и протчих купеческих заводов распространиться за малоимением земли некуда. И так при оной (пристани) здешнее жительство поселено в самой малой окружности, и двор с двором крайне стеснены, потому что здешняя слобода ограничена вкруг владельческими деревнями».
У Рыбной слободы была только одна возможность расширить жилой район: «двигаться» вдоль Волги в сторону будущей Пушкинской улицы, занимая свои выгоны и пожни. Однако закон запрещал полностью уничтожать зеленую зону. Да и слобожанам не очень нравилась западная окраина. Для новых построек они предпочитали изыскивать «резервы» в центре: некогда пустовавшие участки, переулки, огороды, «площадную землю». В начале восемнадцатого столетия «площадная земля» значительно превышала территорию Торговой площади. На юго-востоке этого пространства перезванивались 13 кузниц, на юго-западе, чуть повыше Югского подворья, процветали кабаки и харчевни. К 1763 году харчевни уступили место 22 постоялым дворам, которые стали основой Харчевенной слободки. Всем-то дворам здесь было тесновато, поэтому они частично перебрались на правую сторону нынешней Стоялой улицы, которой в 1777 году даже название не пришлось менять. Ещё в середине века весь этот комплекс жилых и постоялых дворов совершенно логично называли Новой Стоялой слободкой. Новой – ибо Старая Стоялая слободка существовала уже давно. Вправо от перевоза, вдоль берега Волги. Это и была западная окраина, куда после 1765 года переведут кузницы, где построят конюшни для драгунских лошадей. Впоследствии в память об этом историческом факте в городе Рыбинске появятся улицы Кузнецкая (Румянцевская) и Конюшенная (Пушкинская).
Пространство, оставленное под Торговую площадь, в 60-е годы XVIII века приобрело сложные, «рваные», очертания и значительно уменьшилось. Зато основная масса «торговых точек» сконцентрировалась в строящемся деревянном Гостином дворе (ныне – Мытный рынок). 178 лавок (из них – 95 церковных), 87 прилавков (так называемые «полки»), 26 лавочных мест. Вполне вероятно, что какие-то из этих объектов остались на Торговой площади. Возможно, из церковных лавок начал формироваться будущий Красный гостиный двор, восточная граница которого ныне выходит на Соборную площадь. А в 1763 году часть Торговой площади, по её северной границе, превратилась в ещё одну слободку – Кабацкую. В эпоху «дворцовых переворотов» дворянское правительство давно уже уничтожало казенные винокурни в угоду помещичьим. Правда, качество частного вина было хуже – пришлось выбирать специального целовальника, определявшего путем «отжига», можно ли присланную продукцию употреблять. За ненадобностью казенную винокурню в Рыбной слободе закрыли.
Но рыбнослободской кружечный двор продолжал работать. На пивной поварне, расположенной между площадью и волжским берегом, выпускали пиво и водку. Для «кислого меда» построили медовую поварню. После пожара сюда перенесли с берега Черемхи овины и амбары бывшего Солодовенного двора. Появилась конюшня и сенной сарай. Всё обнесли высоким забором. К нему притулилось несколько жилых дворов. Кабацкая слободка, конечно, оттеснила Торговую площадь от перевоза, но не перекрыла доступ к Волге. Картину довершали два питейных дома (из 5 существовавших): Симановский – около Гостиного двора и Петровский – на левом мысу от перевоза. Сейчас на его месте «бьется» в сетях металлическая рыбка. Вполне возможно рядом с ней поместить и бочонок с вином. Тем более что в 1763 году сюда Волга-матушка принесла на своих волнах «подарок» – «заватуленную» бочку с вином. Очевидно, где-то разбилось винное судно. После тестирования напиток «передвоили» (перегнали) в водку.
В 1837 году М. Гомилевский писал: «К преобразованию города Рыбинска в нынешний прекрасный вид его много содействовали и большие пожары, уничтожая прежнюю слободу по частям в разные годы». Однако сказать так о пожарах 1752 и 1756 годов нельзя. Они отнюдь не способствовали украшению Рыбной слободы, хотя несколько изменили её конфигурацию. Из-за ежегодных подтоплений на берегу Волги можно было строить только кладовые амбары. В 1763 году «ожерелье» из 63 амбаров связало «верхний» и «нижний» концы слободы. Но, по словам всё того же Гомилевского, «берег волжский не имел никакой красоты, будучи обезображен ветхим строением, завален всякою нечистотою, непроходим так же, как и тыл слободы».
В 1763 году, конечно, рановато было говорить о ветхости всех строений. А вот берег был действительно «завален» лодками, лесом и судами, как вновь строившимися, так и предназначенными на слом или в ремонт. Ростовская духовная консистория требовала от ратуши не оставлять на берегу, напротив Преображенского и Никольского храмов (для их сохранения), «ни барок, ни лесу». Московский губернатор требовал убрать кузницы из центра на окраины. Ярославская провинциальная канцелярия (ЯПК) требовала «принудить обывателей к постройке и починке худых по улицам мостов, и к чистоте пристаней, и к поправлению к мосту чрез реку Черемху съезда». Однако ничего этого в 1763 году не было сделано.
И всё же определенные изменения в жизни рыбнослободцев произошли. С их плеч «свалились» две государевы службы: таможенная и кабацкая. Таможенные внутренние пошлины были отменены ещё в 1754 году, в связи с чем после последнего пожара с площади исчезла и таможня. А вот кабацкая служба перешла в «спящий режим». Рыбная слобода на всякий случай выбирала кабацких целовальников, но откупщики теперь предпочитали в питейные заведения ставить своих людей. Так, например, сделал в 1763 году и ярославский откупщик Савва Яковлев. «Рыбенцы» об этом ничуть не жалели, однако ежегодно вспоминали обе службы «тихим, добрым словом». Когда-то и таможню, и кружечный двор возглавлял один начальник («таможенный и кабацкий голова»), и был у него единый финансовый план – более 7 тысяч рублей. А выполнить этот план удавалось не всегда: мешали неурожаи, пожары, наводнения и даже временная отмена каких-то пошлин. Последующие правители обязательно записывали все недоборы в недоимку (долг) и пытались взыскать с бывших «голов». Ситуация не разрешалась годами: рыбнослободцы не считали себя виновными в подобной недостаче. Тем более что ЯПК из года в год увеличивала сумму старого долга. «Рыбляне» обратились в Сенат. Там не собирались прощать недоимку, но подсчитали её окончательный размер – 6469 рублей 60 копеек. Рыбной слободе было предложено: в течение 10 лет, начиная с 1763 года, собирать по 646 рублей 90 копеек, но не с бурмистров, а со всех слобожан. Пришлось смириться.
Но когда Ярославль попробовал произвольно увеличить эти начисления, рыбнослободцы «встали насмерть». Ведь у них были и другие платежи: подушная подать, оброк с торговых объектов и с мельницы, «мирские зборы» на содержание ратуши, на оплату налогов за малоимущих и т.д. Одни рыбные угодья обходились слободе в 53 рубля 58 копеек. Кстати, в этом же году правительство решило навести порядок с обслуживанием рыбных ловель. Специальным указом все откупа (аренду) отменили, а рыбные угодья вернули бывшим владельцам, т.е. помещикам, имевшим прибрежные зоны. Конечно, власть догадывалась, что господа рыбку ловить будут, а платить – нет. Поэтому чиновники предусмотрели все варианты. Если владелец рыбных ловель отказывался за них платить, право на использование этого участка (вместе с оброком) передавали помещику-соседу. Если соседу такой «подарок» был «не надобен», обслуживать ловли заставляли ратуши (магистраты).
Однако в жизни появился ещё один вариант развития событий. Рыбная слобода и пошехонские помещики претендовали на одни и те же угодья – 26,5 верст по Шексне, начиная от устья. Пошехонская воеводская канцелярия запрашивает Сенат: на каком основании «рыбляне» занимаются здесь ловлей? «Рыбенское» купечество отсылает копию царской грамоты 1679 года в Камор-коллегию и поясняет, что рыбные ловли им «отданы не на откупа, но в вечное содержание бес перекупу». Следовательно, настоящие владельцы – они, рыбнослободцы. А ещё Рыбная слобода настаивает, чтобы «тамошним» помещикам был дан указ, запрещающий чинить «помешательство» слободским ловцам. Чиновники пришли в замешательство (кое длилось 10 лет): в грамоте действительно нет слова «откуп», но и про «вечное» владение ничего не сказано. Лишь в 1773 году они честно признаются, что не смеют отменить царскую грамоту. Пока же «рыбному» конфликту – тлеть.
В послепетровскую эпоху дворянство сумело отнять у государства один из прибыльнейших источников дохода – соляную торговлю. Даже государственные соляные варницы проданы частным лицам. Всем владельцам было разрешено торговать солью как обычным товаром, с уплатой 10% пошлины. Казна лишилась многотысячной прибыли, началась ценовая вакханалия, рухнула отлаженная десятилетиями система снабжения населения столь необходимым продуктом. Не дожидаясь новых «соляных бунтов», власть определила: соляную торговлю вести по-прежнему. «Соляным баронам» запрещено торговать. У них по госцене соль берут подрядчики, развозят по определенным селениям, где и отдают выборным людям для розничной торговли. В Рыбной слободе таким подрядчиком был Илья Андреевич Селецкий. Он поставлял на пристань до 40 тысяч пудов соли, хранил её в пяти церковных «полатах» и своем амбаре (около дома). По мере надобности соль отсюда получали 9 человек (соляной «голова» и 8 «зборщиков»). Два целовальника обслуживали слободу, 6 – работали в селах Еремейцево, Лацкое и Мышкино. Розничную торговлю в городах разрешили и купцам, но их прибыль не должна была превышать одной копейки за пуд (государство продавало по 23,5 копейки за пуд).
Несмотря на копеечную цену товара, в Рыбной слободе за год собирали 16–20 тысяч рублей серебром и медью, которые и отвозили в Главную московскую соляную контору. Например, в январе 1763 года на 14 обывательских подвод погрузили 18 «бочонков», в каждый из них – по 6 мешков с серебряными и медными монетами (бумажных денег у населения не было). Сопровождающим назначили целовальника А. Шибаева, дали ему «Подорожную» и «камвой» из посадских людей: А. Корякина, Ф. Яблокова, Д. Заразова и братьев Тюменевых, Ивана и Якова. В Борисоглебской слободе «рыблян», кроме Шибаева, сменили местные выборные. В Ярославле очередная замена: вместо борисоглебцев – настоящая военная охрана, вместо обывательских лошадок – ямские. И денежный обоз отправился в Москву.
Поскольку такая «операция» проделывалась только три раза в год, соляную казну следовало где-то хранить. Самое надежное место – ратушский чулан, оберегаемый сторожами. Однако Главную контору больше всего беспокоили пожары. Из Москвы в Рыбную пришел указ: за казенный счет построить каменную «полатку». В июле 1763 года «рыбенское» купечество выбрало главным строителем Федора Второва. Он составил смету на 297 рублей, закупил 3,5 тысячи гвоздей, 40 тысяч кирпича, тес на крышу и прочие материалы. Непосредственными строителями были крестьяне Белозерского уезда и служители Толгского монастыря. 22 декабря 1764 года Ф. Второв предъявил ратушской комиссии отчет об исполнении сметы, 5 рублей сдачи и само строение: круглую каменную палатку высотой в 5 аршин (более 3,5 м), шириной – 6 аршин (более 4-х м). Комиссия отметила, что палатка «делана… самою доброю работою».
Такой же оценки может быть удостоена и деятельность самой рыбнослободской ратуши за 1763 год. В её состав входили 43 «служащих»: 1 бургомистр, по 2 человека ратманов, старост, судей словесного суда, сборщиков налогов и «ценовщиков», 3 канцеляриста («подьячей», «копеист», «пищик» при старосте), 16 «десяцких» (полицейских), 4 сторожа и 9 «соляных зборщиков» во главе с «головой». Канцеляристы и сторожа служили за жалованье, остальные – безвозмездно в течение года. Правда, предыдущие бургомистр и ратманы пребывали на этом посту 3 года и были «уволены» «за изнеможением». Итак, первого января 1763 года, во вторник, в 11 часов утра, «в правление ратушских дел вступили» бургомистр Афанасей Первов и ратманы Иван Селецкой и Дмитрей Сыроежин. Они ознакомились с указами и инструкциями, одна из которых гласила, что все дела должны учитываться в журналах («Записных книгах») и исполняться «бес проронки». Бургомистру следовало знать, кто работает хорошо, кто «несносно».
Жизнь требовала, чтобы все члены ратуши работали хорошо, ибо каждый день, начиная с 7 утра, проблемы «захлестывали» это здание. Жалобы на родственников, на соседей, компаньонов, на беглых. Подобные «челобитные» чаще всего просто фиксировались. Однако по случаям воровства меры принимались незамедлительно. Не успел ткач Лука Васильев выйти на улицу из питейного заведения, как тут же попал в ратушу: у него из-под верхней одежонки виднелась женская шубка. Следом прибежал кабацкий целовальник, который сообщил, что ткач после выпивки решил отдохнуть ещё и на кабацкой печке, а потом украл шубу жены целовальника. Напрасно Лука уверял, что «подлинно не воровал»: проснувшись, увидел рядом шубку и «оболок её на себя в беспамятстве». Чтобы беспамятство прошло, ткач был «бит кнутом». Кузьме Жилому повезло больше. За его «ложный и затейливый донос» на невиновного человека Кузьму отдали на поруки родному братцу, старосте В. Жилому. Но Василию пришлось давать расписку, что он «впредь от таких непорядочных поступков, а паче – от пьянства, как наивозможно», будет «воздерживать» брата под страхом штрафа.
Ратуша всегда регулировала постои чиновников. Так, в 1761 году И.И. Попов пожаловался, что следователь, надворный советник Дуванов, слишком долго находится на его квартире. Перевели во двор Григория Григорьевича Шонгина «з братом». В мае 1762 года Шонгины «впали под арест вексельных долгов» – двор продали (правда, у них остался ещё один). Купил домик Шонгиных А.И. Попов (сынок Ивана Ивановича). Но оказалось, что Дуванов никуда отсюда уезжать не хочет. 14 марта 1763 года И. Попов снова жалуется: надворный советник «из того дому не сведен… доднесь… отчего мне перед протчими купцами состоит немалое отягощение». Через два дня просьба богатейшего семейства была исполнена: Дуванова перевели к… Г.Г. Шонгину (ничего, что братья почти банкроты).
Зато просьба капитан-лейтенанта Палицына поставила ратушу в тупик. Он жаловался на своих «векселедавцев», братьев Посниковых, что те отдали долг «неправильно». Посниковы вернули 200 рублей серебром, а он хотел… медяками. В документе этот момент не прописан. Конечно, можно было бы разменять деньги у соляных «зборщиков». Но… нашла коса на камень. Пошли в суд, а это уже не юрисдикция ратуши. В её «Записных книгах» зафиксировано немало «исковых заявлений», но такое было единственным. Вообще-то жизнь в слободе была столь разнообразной, что многое вершилось отнюдь не под руководством ратуши. Однако святой обязанностью её (ратуши) было оказание «вспоможения» всем (ну, или почти всем), кто в этом нуждался.
В первую очередь к таким «нуждающимся» относились чиновники Адмиралтейства, так называемые «управители» казенных караванов. Например, они регулярно запрашивали хлебные цены. В 1763 году они (цены) были таковы: рожь – 9 копеек за пуд (16 кг), ржаная мука – 10 копеек, крупа овсяная – 19, крупа «яшневая» и «грешневая» – по 18, овес – 8, ячмень – 9, мед-сырец – 2 рубля 40 копеек за пуд. За пуд сена давали 15 копеек. Единственный раз, только в 1763 году, власть заинтересовалась ценами на холст. Аршин (72 см) рубашечного холста стоил 3,5 копейки, «порточного» – 2,5 копейки, подкладочного – 3 копейки, «крашенина» – 3,5 копейки.
Хлеб был привозной, поэтому знание цен было необходимо для «рыбенских» купцов, ибо контракты на поставку провианта в Петербург управители заключали именно в Рыбной слободе. Ратуша перед этим трижды публиковала (т.е. переписывала) объявление о предстоящих торгах, выдавала «одобрительные свидетельства» тем купцам, у которых были торги и промыслы, и поэтому им можно было «верить». На момент заключения контрактов управители должны были знать и цены на барки. Но таких сведений у рыбнослободской ратуши почему-то «не имелось». За что один разгневанный чиновник даже отчитал местную власть: «Оная ратуша от своего собственного дела отпираетца напрасно, для того (потому) что здесь состоит ГЛАВНАЯ ПРИСТАНЬ, и здешнее купечество главной свой торг имеет в продаже вышеписанных барок».
Может быть, «незнание» ратуши тем и объясняется, что цены на барки диктовали именно «рыбляне». Не все, конечно, а только «барошные промышленники». Их было всего 15 человек: А. Жуков, А. Попов, Ильинские, Шонгины и др. С помощью нанятых крестьян они строили барки в Рыбной слободе, но в основном скупали их в селениях, расположенных по рекам Мологе и Шексне. Чиновники, естественно, пытались как-то ограничить монополию рыбнослободцев, но безуспешно. По этому поводу постоянно возникали скандалы. Но конфликт, начавшийся весной 1763 года, грозил срывом всей навигации. Представитель Адмиралтейства, г-н Эссен, потребовал, чтобы все «рыбенские» купцы, прежде чем покупать барки, являлись бы для согласования цен к нему на квартиру с письменным уведомлением. Не дождался. Вернее, дождался… жалобы со стороны купцов в Главный магистрат, где решение управителя и отменили.
Однако настоящая беда заключалась в другом. Ещё при Елизавете Петровне правительство озаботилось сбережением лесов и запретило строить суда из топорных досок. Следовало завести пильные мельницы и использовать для строительства барок только пиленые доски. Хотели как лучше… А получилось… Крестьяне не желали строить такие суда. Купцы не желали их покупать. Г-н Эссен не выпускал из Рыбной слободы «топорные» суда. Новоторжский купец Ефим Тавлеев вообще требовал топорные суда уничтожить, а хозяев оштрафовать на 200 рублей. Тавлеев был единственным подрядчиком, строившим «пильные» барки. Рыбнослободской ратуше пришлось выступить в роли третейского судьи.
В переписке с начальством ратуша объясняет «упрямство» купцов и крестьян: пильные суда разваливались на ходу из-за тонких и коротких досок. Зато стоили эти «плавучие гробы» дороже: Е. Тавлеев, используя свое монопольное положение, требовал по 70 рублей за барку против обычных 45. Но даже таких судов он мог поставить за навигацию не более 300, а требовалось… до 2000. Ратуша предупредила, что в таком случае «судовой ход пресечется», последует «остановка в отпуску товаров» и как результат – «убыток и раззорение». Правительство Екатерины II под напором таких аргументов разрешило использовать топорные суда до 1766 года. Навигация 1763 года была спасена.
Эта конфликтная ситуация подтверждает, что уже в начале 60-х годов восемнадцатого столетия Рыбная слобода действительно превратилась в Великую струговую пристань. Торговлей и судостроением занимались все приволжские селения. Однако любой груз мог попасть в верховые города, и в Петербург в частности, лишь пройдя через «узкое бутылочное горлышко» рыбнослободской пристани, и лишь на барках, продаваемых здесь. Конечно, «рыбенские барошные промышленники» были монополистами. Но – «короля играет свита». 15 человек, даже самых умных и богатых, не смогли бы обеспечить функционирование такой пристани в полном объеме. Для этого потребовалось, чтобы всё население слободы служило Её Величеству Пристани.
В конце 1763 года в Рыбной слободе составлена «Ведомость владельческих амбаров, лавок, лавочных мест, полков, кузниц и постоялых дворов». В нее внесено 387 объектов. Если к ним прибавить 5 казенных питейных домов, то получится, что на 265 жилых дворов в слободе действовало 392 торговые «точки». Конечно, весь этот «сервис» был рассчитан на приезжих, а обслуживался слобожанами (от мала до велика). Правда, в «Ведомость» внесено всего 160 владельцев, в то время как перепись 1764 года зафиксирует в Рыбной 628 мужских душ. Однако эту цифру следует уменьшить почти вдвое из-за «малолетних» (255 человек), престарелых, беглых, нищих, крепостных. «Малолетние» работали уже с 10-12 лет, но владеть имуществом могли только с 20-ти лет. В «Ведомости» же зафиксированы лишь те лица, на которых записан объект. Но эти сведения иногда требуют корректировки. Например, некий Петр Нечаев, судя по записи, владеет всего одной кузницей. За неё он платит в «Камор-коллегию», а за остальное (две фабрики, мельницу и крепостных ткачей) – в Мануфактур-коллегию. Другой богач, А.И. Попов, вообще не упоминается в списке. Все 11 объектов принадлежат только его папеньке, И.И. Попову. Состояние Ивана Ананьина Шонгина скромнее – всего 2 лавки и амбар. Но по другим документам «в одном капитале» с ним числятся два взрослых сына. Старший постоянно проживал в Петербурге, торгуя тем, что отец и брат закупали в Рыбной. Следовательно, вполне правомерно считать, что всё взрослое население Рыбной слободы занималось торговлей.
А где ремесленники? Да здесь же, в «Ведомости». Просто в тот период в слободе вместо термина «ремесло» употреблялось слово «промысел». С точки зрения «рыблян», понятия «торговля» и «промысел» – почти «близнецы-братья», ибо «рыбенские» ремесленники лично торговали своей продукцией на так называемых полках (прилавках). Ещё правительство Елизаветы Петровны заставляло всех ремесленников записаться в цехи. Но Рыбная слобода сопротивлялась. Может быть, потому, что, кроме кузнецов, представителей других ремесленных профессий всегда были единицы. А «хлебники» никак не относили себя в этот разряд.
Однако в 1762 году рыбнослободскую ратушу «крепко принудили» к образованию цехов. Выбрали «алдерманов» (старшин), привели к присяге, выдали им «книги» (учетные тетради) и клейма. Алдерманы контролировали качество продукции в своих цехах, подчиняясь рядовому старосте. Жаль, что не сохранились списки «цеховиков». По «Ведомости» можно обнаружить лишь 13 хозяев кузниц. Понятно, что владельцы лавок, амбаров и «пароходов», такие как Иван Попов и Петр Нечаев, никогда сами не работали в кузницах. Зато 7 человек являлись потомственными кузнецами: Д. Бронников, В. Невежинский, С. Буровской, братья Еремеевы, братья Роговиковские. Но даже они не клеймили свои изделия. В связи с этим в 1763 году ратуше пришлось оправдываться: «А кузнечнова де цеху по деланию мелочных домовых надобностей вещей, а более что гвоздей и подковов для подковывания коней, кои не в рядах (т.е. не на площади), но всегда ими самими цеховыми и употребляются. А затем, хотя топоры в продажу и производятся, но только самое малое число».
Но в Рыбной слободе было ещё 4 цеха: хлебный, «саешной», пирожный и квасной. И по ним пришлось объясняться: «Зделанных в означенных цехах разных мастерств вещей, яко то: хлебов, саек, пирогов, а особливо, кваса, клеймить никоим образом не можно. Да и те хлебные припасы продаются самими цеховыми не впрок, но для одново прекормления, кои де по продаже в то ж самое время и употребляются в дневную пищу». Конечно, все эти «цеховики» были люди небогатые. И не только они. Судя по «Ведомости», 64% «рыблян» владели чем-нибудь одним, 16% – двумя торговыми объектами. Но именно они, небогатые, подковывали тысячи коноводских лошадок, без которых 2000 судов не попали бы в Петербург. Именно они, небогатые, поили-кормили тысячи приезжих, без которых Пристань «уничтожалась», как, например, в 1729 году.
Галина Дмитриевна Левина. 2021 год. Фото А. Романовой
1763 год в Рыбной слободе был так насыщен разными событиями, что некоторые факты пришлось оставить за рамками статьи. Но об одном все-таки надо вспомнить. В июне 1762 году на престол взошла Екатерина Великая. Это потом так её назовут. Но уже в 1763 году по темпам решения проблем, существовавших в Рыбной десятилетиями, чувствовалось, что на российском троне появилась хозяйка. Конечно, больше всего она заботилась о дворянстве. Но и о купечестве. Значит, и о Рыбной слободе.
Впервые опубликовано в журнале «Рыбная слобода»: №3, 2013 г., с. 30-36.
Дата настоящей публикации — 3 ноября 2024 г.