Преподобные Зосима, Савватий и Герман Соловецкие. Первым на острове поселился Савватий. Он ушел из Валаамского монастыря и искал мест более уединенных. На берегу «дышащего» моря он встретился с Германом, и они вместе добрались до Соловков. Недалеко друг от друга каждый построил себе келью, и так они жили около шести лет. Когда Савватий занемог, то отправился в лодке на материк, встретил священника и, исповедавшись, отошел ко Господу. Герман в это время находился тоже на материке, по каким-то причинам оставив остров ранее Савватия. Через некоторое время с Германом познакомился Зосима, и услышав о уединенной его жизни с Савватием, умолил Германа и его проводить туда. С появления Зосимы на острове и началось создание Соловецкого монастыря. Из жития преподобных мы узнаем, как Зосиме было видение храма на полоске суши между морем и озером, где и началось строительство, где и поныне высится над морем эта дивная твердыня. Долго жил на острове Зосима, много людей собралось вокруг, братия выбрала его настоятелем. А что известно о Германе из жития кроме того, что он был проводником и Савватия и Зосимы сквозь «дышащее» море к берегам тогда уединенного архипелага? Известно, что он остался на острове, наверно, принял монашество, и там же преставился. Его мощи пребывали в часовне до разорения монастыря.
Я прилетела на Соловки 22 мая, чтобы поработать экскурсоводом. У северных стен зданий еще лежал снег. Поселок жил своей обычной жизнью, туристический сезон еще не начался, несколько зданий тогда еще недействующего монастыря были заняты музеем, в Северном дворике Кремля работал магазин. Меня поселили в келье второго этажа каменного Новобратского корпуса, показав сарай, где можно взять дрова для печи. Я была первым экскурсоводом, приехавшим на сезон. Постоянные сотрудники музея, которым летом тоже приходилось водить экскурсии, жили в поселке в теплых домах. Итак, я оказалась единственным жильцом второго этажа. Внизу, в полуподвальном этаже жили своей особенной жизнью рабочие-реставраторы, которых набирал по вокзалам Архангельска мастер-строитель, на третьем этаже жил в одиночестве старый сотрудник музея – историк – в жизни которого все было в «прошлом»: ленинградский университет, жена, дети, научная работа; здесь, в музее на Соловках, он, казалось, доживал свои страсти.
Принеся сырых дров из сарая, я попробовала растопить печь, которая топилась из коридора. В топке печей и разведении костров я была не новичок, можно даже сказать – я была любителем этого дела. Только дрова эти были не просто сырыми – это был «топляк» — распиленные бревна, недавно вынесенные морем на берег, прежде потерянные в северных реках при гонке плотов. Невесело горели толстые поленья, из сердцевины их с шипением выделялась вода и капала на колосники. Я закрыла дверцу печи и вошла в келью. Когда же согреется это промерзшее за долгую зиму кирпичное помещение? – сокрушалась я, расстилая матрас на панцирную сетку железной кровати. После двух перелетов на самолете, знакомства с директором музея, заведующей отделом, возни с печкой усталость вдруг навалилась на меня, и мне захотелось спать. Не снимая даже куртки, я натянула еще одну пару шерстяных носков, укрылась выданным мне одеялом и пледом, привезенным из дома, свернулась клубком. Согреться не удавалось. Я достала все шерстяные свитера из рюкзака и разложила их поверх пледа. Что же еще можно положить наверх? Вытряхнув оставшиеся мелкие вещи из рюкзака, я положила его на спину и еще раз попробовала уснуть. И уснула. Когда проснулась, дрова уже почти догорели. В келье теплее не стало, на улице светило солнце. Закрыв печь, я решила выйти на улицу погреться. Чтобы согреться, я пошла быстрее и вышла на дорогу к Секирной горе. Вокруг никого не было, солнце не собиралось садиться, я дошла до указателя на развилке «ХУТОР ГОРКА», но направо к хутору не пошла, а, сойдя с дороги влево в лесок, нашла согретый солнцем холм, блаженно растянулась на мху, закрыла глаза от солнца и ощутила тепло, медленно растекающееся по телу.
На следующий день, когда я опять возилась с мокрыми дровами в печи, ко мне подошла веселая очаровательная девушка в бирюзовой «ротонде» (так она называла свою накидку с застежкой), представилась организатором экскурсий и сходу объявила, что завтра приходит первый теплоход с туристами, и мне поручается провести экскурсию по Малому кругу.
— Но я не знаю даже дороги, я там ни разу не была! – возразила я.
— Через два часа я провожу тебя до лодочной станции, и ты пойдешь на лодке с рабочим, который должен расчистить каналы после зимы до Плотичьего озера, оттуда он покажет тебе направление по мосткам к хутору…
— От хутора до поселка я вчера узнала дорогу. Но у меня грязная голова, как я могу вести экскурсию? – это был мой последний довод, чтобы отказаться от завтрашней экскурсии.
— После возвращения из хутора приходи ко мне, вымоешь голову. А теперь пойдем, я покажу тебе свой дом, мы пообедаем, а потом я отведу тебя на лодочную станцию.
В теплой комнате на втором этаже деревянного дома моя новая знакомая накормила меня горячей гречневой кашей. Я почувствовала, как согревается благодарностью к ней мое промерзшее за сутки сердце.
На лодочной станции нас уже ждал худой пожилой мужчина с топором за поясом.
— Это наш новый экскурсовод, она пойдет с Вами, чтобы узнать дорогу по каналам. Вы там покажите ей быстренько дорогу от Плотичьего до хутора.
Я прыгнула в лодку, мужчина, оттолкнувшись от причала, сел за весла. Мы познакомились. У Германа было загорелое лицо и ясные голубые глаза. Возраста его я не могла определить: конечно, он был намного старше меня, но это был еще не старик, хотя желтое от загара лицо сильно перечеркивалось глубокими белыми морщинами. Он ловко работал веслами короткими рывками, и мы быстро поплыли по середине озера Перт. Я попросилась сесть за весла, но он велел еще повременить и смотреть прямо, сидя на корме, чтобы не пропустить вход в канал. «Завтра поведешь самостоятельно группу, так запоминай дорогу», — сказал он. Мы приблизились к правому берегу и пошли вдоль него. Появление канала в видимом обозрении оказалось для меня неожиданным. Первый канал на пути, соединяющий озера Средний Перт и Круглое Орлово был довольно широкий. Я готовилась к экскурсиям, прочитала много книг и видела много фотографий, видела даже фото начала XX века с изображением монастырского кораблика в проходе канала, но действительность оказалась сильнее воображаемого! Огромные валуны, выложенные человеческими руками для укрепления берегов канала – над водой покрытые лишайником, под прозрачной водой освещенные лучами солнца, пробивающегося сквозь густые ветви голых еще деревьев, впереди – открывающаяся перспектива лесного озера – все поразило меня вдруг. Я не находила слов, чтобы выразить переполнивший меня восторг. Наверно, Герман понял мое состояние и улыбнулся. Несколько упавших в канал больших веток он, перегнувшись через борт лодки, достал из воды и откинул подальше от берега в лес. Следующий канал был намного уже и длиннее. Стволы засохших и повалившихся за зиму деревьев в нескольких местах перекрывали нам проход. Герман убрал одно весло в лодку, другое дал мне в руки, чтобы я отталкивалась им от берега, сам встал в носовой части и ловко работал топором. Расчистив проход, мы вышли в большое Щучье озеро. «Смотри туда, — он указал рукой вправо – видишь, там еле заметен выход из озера?» — «Не вижу». – «Еще присмотрись: на берегу белеет указатель. Это дорога по Большому кругу». Наконец я увидела то, что он мне показывал, и кивнула головой, изо всей силы стараясь все запомнить. А мы пошли в левый угол Щучьего озера и скоро добрались до Плотичьего: там был небольшой дощаной причал. — «Вот и весь Малый круг», — сказал Герман, когда мы вышли из лодки, и он закрепил конец на скобе, — пошли дальше». А дальше он повел меня по мосткам через лес в гору. Я удивлялась длинным бородам лишайников, свисающих с деревьев. Не видывала я раньше и таких мостков: они были сколочены из длинных и очень широких досок, изготовленных не на пилораме, а вручную, то есть бревна распиливали на доски пилой, что было очень хорошо видно по следам на поверхности их. Дорога была недолгой, и скоро мы уже осматривали дачу архимандрита Макария, собранную в девятнадцатом веке из стволов могучих лиственниц. Мы спустились вниз по лиственничной аллее, где между темно-зелеными листьями бадана еще не везде растаял снег, дошли до ворот хутора Горка и остановились. — «Ну, вот – отсюда до большой дороги Соловецкий поселок – Секирная гора – метров 300-500, от развилки налево к поселку три километра, там ты уже знаешь дорогу», — сказал Герман. – «Слава Богу, вчера случайно от поселка до развилки на хутор добрела. Никак не ожидала, что меня так сразу, без знакомства с маршрутом, отправят с экскурсией». Герман улыбнулся: «Метеостанцию видела?» Я кивнула.
Обратная дорога к оставленной лодке прошла еще быстрее. Герман допустил меня до весел, он сидел на корме и указывал кратчайший путь по озерам. Он рассказывал о Соловках, о рыбе, которая водится в озерах. Может быть, он рассказывал о себе, но я запомнила только то, что он живет здесь один. Когда приехал, по какому адресу живет – я не запомнила. При входе в озеро Средний Перт он предложил мне поменяться местами; я с радостью отдала ему весла и обнаружила кровавую мозоль на правой ладони.
Елена Чекушкина. Соловки.
На следующий день пришел большой красивый белый теплоход с туристами: на меня обрушилась с трапа группа в тридцать человек, и для меня начался первый сезон. Когда я впервые шла самостоятельно с туристами по озерам – меня распирала гордость, а когда вошла в узкий канал, подумала: видели бы туристы вчерашние завалы, которые расчистил Герман.
Сиреневый от застывших в долгую островную весну почек лес наконец тронуло зеленью. И весна прошла, и тепло пришло, и дни полетели. В поселке у магазина я несколько раз за лето встречала Германа. Обычно он был в окружении местных мужиков, он отходил от них навстречу мне и мы здоровались. Глубокой осенью кончился туристический сезон. Не в силах оставить остров, я стала сотрудником музея и осталась зимовать. Зимой я редко выходила за стены Кремля, а когда начался новый сезон, я снова встретила в поселке Германа. Он поздоровался, а я испугалась его серого лица и слабого голоса. В зените лета стало известно, что Герман болен раком легких, и ему дают отдельную комнату в «Шанхае». Где же он перебивался до этого? – размышляла я про себя, идя с некоторыми сотрудницами музея в «Шанхай», чтобы оклеить обоями комнату, выделенную Герману. Герман был рад новоселью. Осенью его не стало.
У него не было на острове родственников, и его тихо похоронили в пески Соловецкого кладбища.
Январь 2018г. Рыбинск.
Фото автора.
Спасибо!Очень тепло и душевно! Это и есть настоящие Соловки.