Увидев запись выступления Даниила Гранина в Бундестаге, вспомнила один из самых сильных фрагментов книги Анны Борисовны Матвеевой «Бабушка», опубликованной в «Рыбинской среде» в 2006-2009 годах. Здесь о ленинградских блокадниках – совсем немного. Но – написано рукой очевидца.
«…Апрель, весна, буржуйку уже не топим, хватает печки. Живем скудно. Хлеб – по карточкам, да за ним нужно выстоять очередь, которая движется медленно, так как продавщице предъявляются карточки, на которых обозначены дни от 1-го числа до 30-31-го. Она выстригает ножницами сегодняшний день. А у каждого покупателя количество карточек соответствует количеству едоков. У нас трое. Карточки следует беречь как зеницу ока. Лихой человек может выхватить их из рук покупателя, и тогда семья останется без хлеба на оставшиеся дни. Зато как здорово, когда ты несешь домой свежий хлеб, крепко прижимая его к себе. Иногда по дороге можно отломить корочку от буханки и съесть её, хрустящую, такую вкусную и такую маленькую.
А есть хотелось всегда; нас, ребят, спасала дуранда – это такой вкусный жмых, остающийся после отжима льняного семени, когда из него получают масло. Пластина дуранды была похожа на шифер – такая же волнистая. Её ломали на небольшие кусочки и ели. Не пряник, но сытно, и, пожалуй, вкусно. Другой незаменимый продукт военного времени – лузга; из нее делали овсяный кисель, он очень полезный, и как был бы хорош, если бы посыпать его сахарным песочком. Не было сахарного песка.
Как многие наши жители, бабушка ходила на базар менять вещи, которые могли быть интересны сельским торговцам. Без особой жалости шли в обмен на картошку отрезы ситца, сатина, полотенца. Был небольшой запас.
— Ничего, Анюшка, будем живы – наживём.
Самой дорогой потерей для нас был обмен трехтомной «Истории искусств» Гнедича. Не знаю, где бабушке попался этот библиофил. За книгами он пришел сам, принес трехлитровую бутылку постного масла, очень осторожно полистал один из томов, аккуратно убрал книги и ушёл. Я долго ревела в маленькой комнате, бабушка гладила меня по голове, увещевала, что жизнь и здоровье дороже.
Пустое место в книжном шкафу я заставила другими книгами, а хлеб, чуть посыпанный солью и политый постным маслом, казался удивительно вкусным.
В общем, П.П. Гнедич помогал нам в течение почти трех месяцев: картошку и каши мы ели с маслом.
В город начали поступать блокадники из Ленинграда; в феврале 1943 года была открыта «дорога жизни», и хотя блокада еще продолжалась, на помощь ленинградцам шла вся страна.
Однажды я куда-то собиралась, навстречу мне шла соседка с первого этажа тётя Маня. Сразу было видно, что она очень взволнована.
— Ой, Нюрка, что я сейчас видела, — и она рассказала, что в Пироговскую больницу привезли ленинградцев, что она торопится домой, нужно приготовить для них что-нибудь поесть.
— Давай-ка и ты свари им что-нибудь поесть, кашки какой-нибудь, да чайку попить, и пойдём, покормим их.
Я вернулась домой, сварила манную кашку, конечно на воде, капнула туда масла, налила бутылку чая, схватила ложку, тряпочку, кастрюльку и вместе с тётей Маней пошла в больницу. В вестибюле стояли носилки с ленинградцами. Их лица напоминали мумии, настолько они были худы и безжизненны. Живыми были только их глаза. Поразили нас их вздутые животы, которые вопиюще не соответствовали изможденным телам. На наше появление с кастрюльками и бутылками они отреагировали такими молящими взглядами, что мы тут же принялись их кормить.
— Ещё, ещё, пожалуйста, — шептали их губы. Мы были готовы дать им всё, что было у нас. Однако появившаяся медсестра очень строго сказала: «Не больше двух ложек и чуть-чуть чая, им сейчас больше нельзя! Вы сможете прийти потом попозже».
Мы ушли, совершенно потрясённые увиденным.
Соседи из наших трёх домов тоже ходили и кормили спасённых ленинградцев, пока их не распределили по палатам.
Разве это можно забыть?
После всего увиденного наше недоедание я перестала считать голодом…»
Анну Борисовну знаю с детства и как маму моего лучшего друга Михаила, и как свою первую учительницу по математике в ср. шк. 26. К сожалению, уже полтора года как ее с нами нет. Она не была писателем. Писать на склоне лет ее подвигла необходимость поделиться с людьми своими воспоминаниями. Чтобы то, что хранится в душе именно у тебя, стало достоянием всех. Стало частичкой нашей общей Истории. Для нас же она была прежде всего педагогом. Вечная память!