Весной в Детской художественной школе прошла выставка работ преподавателя Евгения Бахвалова, посвященная 35-летию художника. Выпускник Рыбинской ДХШ 2000 года, сегодня он — один из самых молодых ее педагогов. Получив дипломы Ярославского художественного училища, а затем Костромского педагогического университета, с 2010 года он преподает рисунок и живопись в Рыбинской Детской художественной школе.
«Я хорошо помню его работы, выполненные в старших классах, — говорит Татьяна Ивановна Мануилова, в классе которой учился Е. Бахвалов. – Это были большие композиции на исторические темы, а также очень хорошие натурные композиции, связанные с городом. Он с самого начала проявил себя очень наблюдательным художником, со своим ярко выраженным мироощущением, что для ребят художественной школы чаще всего не характерно. Учащиеся ДХШ больше склонны к подражательному, иллюстративному подходу, а у Жени к концу обучения уже был очень самостоятельный творческий почерк. И когда он заканчивал школу, то так и сказал: «Я приду преподавать в художественную школу». — «Буду ждать», — ответила я. Учился он долго – сначала в художественном училище, потом в педагогическом университете. Преподавал в Костроме.
Но в 2010 году пришел в Рыбинскую ДХШ. И школа получила в его лице хорошего преподавателя, который имеет прекрасное качество – он живет на одной волне с учениками. Сначала нам, старшему поколению преподавателей, которые привыкли немного дистанцироваться от учеников, казалось, что в этой его непосредственности есть что-то необычное, даже странное. Но теперь мы знаем, что у Евгения Константиновича существует своя собственная, очень правильная методика. Кроме того, он всегда доброжелателен. Это все-таки редкое по нашему времени качество. И это в первую очередь оценили наши дети, а уж потом и мы сами. А еще Евгений Константинович много пишет. Когда он пришел, нам казалось, что он будет продолжать тематику исторических композиций. Таких, какой была его дипломная работа «Рыцарский турнир». Такого рода работ в Ярославской области не делает никто. Но сейчас он, по-моему, больше тяготеет к натуре, и способен иногда из ничтожного, казалось бы, сюжета, создать настоящее произведение искусства. Потому что умеет сопереживать».
О том, как сложилась эта творческая манера, рассказал сам художник.
«Первые навыки в рисовании мне привили мои родители. Помню, как мама учила меня рисовать колеса и автобусы, и как важно это было для меня. А папе просто очень нравилось рисовать. Он сам говорил мне: «Давай порисуем», — и мы рисовали. Он любил рисовать открытки, точнее, копировать их. Причем, он любил рисовать с линейкой. «Мне важно, чтобы всё было точно», — говорил он. Я же любил придумывать, и у меня всё было криво и косо. И мы сидели друг напротив друга, рисовали. В то время я еще не умел писать… Помню очень многие подробности своего детства. Вообще детство для меня – великая пора. Потому что наверняка и сейчас оно влияет на мою жизнь. Все впечатления той поры живы сейчас и во мне, и в моем творчестве.
Мы с родителями часто и подолгу гуляли: с мамой – по городу, с папой – по лесу. Мама любит улицу Чкалова, потому что выросла на ней. Знает множество историй, связанных с ней, и вообще с историческим центром города, в котором жила семья. Все эти образы как-то сохранялись во мне, и отражались потом в моих рисунках. И те картинки для меня до сих пор живые. Стоит мне на них взглянуть – и я переношусь в то удивительное время и продолжаю там жить. Получается, что интерес к городской среде был заложен мамой, а любовь к природе – папой. С ним мы иногда уходили в лес и в поля на целый день, взяв с собой еду. Очень интересно было следить за изменениями в природе от раннего утра до темноты. Он любил созерцать. «Давай посидим и посмотрим», — говорил он. Папа всегда искал новые пути. И, когда мы шли за грибами, это значило, что мы шли общаться с природой. С ним в лесу мне никогда не бывало страшно, даже если мы попадали в непогоду. Не раз ходили на рыбалку. Вспоминаю один веселый случай, когда нам попалась большая рыба, настолько большая, что у нас обоих оборвались удочки. И мы оставались без улова, а ведь его так ждала дома мама. И тогда папа пошел к сидевшим на берегу рыбакам: «Мужики, выручайте!». И все дали нам по рыбке, и у нас получился приличный улов. Всё это потом тоже нашло отражение в моем творчестве.
Так что замысел стать художником у меня появился рано, потому что меня очень огорчало то, что всё, что я вижу, исчезает. Даже если не исчезают предметы, все равно всё становится другим. Мне было обидно до слез. Мне хотелось всё запомнить. И я обратился к краскам. Точнее, мне дала их мама. Рисовать я сразу стал много и страстно. Но у меня ничего не получалось. Я от этого рыдал, потому что не мог понять, почему не получается – в голове существовал один образ, а на бумаге получалось что-то иное, руки не могли передать на бумаге истинную картину вещей. Теперь-то я знаю, что это тот момент творчества, в который очень многие ребята бросают рисовать: «Не получается, и всё, — думают они.- Я тогда и совсем не буду рисовать». Я же наоборот – в этой истерике все-таки пытался что-то создать. Мама была очень терпелива, и всячески меня подбадривала. Такое отношение к моему делу у нее было всегда. Когда я учился в художественной школе, дома существовала довольно-таки эгоистическая творческая атмосфера — ведь мы жили в однокомнатной квартире. Я рисовал… на стенке. Мольбертов не было. Обои были старые. Их было не жаль. Сидел я на столе. Так было рисовать удобно и практично. Но это было значительно позднее.
Когда мне было десять лет, папа умер. Для меня в жизни очень многое изменилось. А когда исполнилось тринадцать, мама записала меня в художественную школу. Правда, в то время я уже вовсю увлекался спортом, и моя мечта стать художником на время отошла на второй план. Поступление помню очень хорошо. Меня тащили на экзамен силком. Был очень жаркий августовский день. Меня посадили у окна, солнце жгло немилосердно и расплавило меня, как сырок. Я рисовал, но всячески старался испортить работу. Куратором на экзамене была Татьяна Дмитриевна Потурай. И каждый раз, когда она ко мне подходила, я ее спрашивал: «Ну как?» — «Да нормально, нормально!», — отвечала она. Когда она подошла в четвертый раз, я спросил ее: «А что будет, если я испорчу работу?» — «Ничего, нарисуешь ее еще раз», — сказала она. Я пришел в ужас. Еще два часа под палящим солнцем я бы не выдержал. Быстро сдал работу и ушел. Много лет спустя мне рассказали подробности экзаменационного просмотра. Оказывается, в тот день за меня заступилась сама Татьяна Дмитриевна. «Давайте возьмем этого мальчика, — сказала она. – Он так переживал. Давайте дадим ему шанс».
Меня приняли. Но весь первый класс в ДХШ во мне боролись противоречивые чувства, я еще думал, что займусь спортом, и усердно бойкотировал учебу: на занятия ходил, но ничего не делал, или делал, но плохо, то есть был двоечником. Но летом следующего года стало ясно, что спортсменом мне не стать. Я вдруг понял, что могу потерять и свою мечту стать художником. И взялся за дело.
Татьяна Ивановна Мануилова, в классе которой я учился, научила меня многим важным моментам. И вообще художественная школа подхватила и развила во мне то, что было заложено в семье. Можно сказать, что школа стала такой же семьей. Именно Татьяна Ивановна сформировала во мне то видение, которое есть сейчас. Да, первые уроки рисования дали мне мои родители. Но фундамент осознания того, что именно я делаю, был заложен в художественной школе. Удивительно, но общеобразовательная школа во мне ничего такого не оставила. Так что если говорить о художке, то это в прямом смысле мой второй дом.
Мне нравилось рисовать. Когда я придумывал картины, сидя на столе у себя дома, перед стеной-мольбертом, эта работа целиком меня поглощала. Ты погружаешься в мир своей картины, чтобы изучать его и себя, ловить отголоски чувств, передавая их на бумаге. Ведь не зря древние египтяне говорили, что всё, что нарисовано, — существует. Все мои сокровенные ощущения так выходили на бумагу. В то время на меня большое влияние оказал Ричард Бах и его «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».
Когда я всерьез занялся живописью, маме стало интересно, откуда в нашем роду появилась любовь к этому занятию. Оказалось, что мой прадедушка Бекетов Иван Григорьевич, родившийся в 1872 году, был художником-краснодеревщиком. Занимался отхожим промыслом — работал в Санкт-Петербурге, в каретной мастерской. Поэтому и здешний, рыбинский дом у него был весь украшен резьбой – и внутри, и снаружи. Прадед сделал мебель для своего дома, и вообще там было много чудесного. Этот дом стоял там, где теперь на Скомороховой горе стоит самолет. Сын Ивана Григорьевича Иван Иванович уехал в Москву в 18 лет, поступил в знаменитый ВХУТЕМАС, учился у Фаворского. Иван Иванович Бекетов был художником-графиком, оформил много книг, работая в столичных издательствах. Это был родной брат моей прабабушки. Когда я начал рисовать, все о нем вдруг вспомнили… Я потом искал его книги и нашел. И даже купил по интернету книгу с его рисунками – «Энеиду» Котляревского. Надо признаться, он усвоил школу Фаворского. Правда, у него гравюра (а в книге помещены именно линогравюры) немного шаржированная.
Со стороны отца в моем роду тоже были художники. Так, мой двоюродный дед Сергей Иванович Соколов, говорят, замечательно рисовал уже в 18 лет. Но… ушел на войну и погиб совсем молодым.
Я учился в Ярославском художественном училище. Жил у дяди, который тоже всячески поощрял мои занятия живописью. С одной стороны, мне не хватало взаимодействия с однокурсниками. С другой стороны, жить в общежитии было невозможно, потому что там невозможно было заниматься, невозможно было спать, и так далее. А у меня была своя комната, и это очень способствовало творческому расцвету. Я всегда успевал выполнить заданное, и приносил домашние работы вовремя. Окончив училище, я поехал поступать в Академию художеств в Москву. Но в столице все не сложилось, и тогда я поступил учиться в Костромской педагогический университет, и отучился пять лет на художественно-графическом факультете.
Честно говоря, учиться надоело. Очень хотелось самостоятельности. Довольно скоро я понял, что быть профессиональным художником не хочу. Что не люблю писать работы на заказ, потому что искусство для меня – стиль жизни, а не работа. Искусство – это мое внутреннее переживание, мой внутренний мир, в котором я живу и что-то новое открываю. Так что профессия преподавателя живописи – это как раз моё. Сначала я работал в Костроме, преподавая рисование в обычной общеобразовательной школе, и получил серьезные навыки по выживанию и стрессоустойчивости. Сейчас в родной художке тоже бывают разные ситуации. Ведь сюда родители отдают ребят не всегда с их согласия. И нередко ученики всячески стараются показать учителю, что учиться они не хотят. Здесь самое главное – найти компромисс. Если начать давить, можно очень просто спровоцировать ненависть и вражду. А этого хватает и в общеобразовательной школе… Я стараюсь найти общий язык со всеми моими учениками. Сейчас у меня есть и старший, четвертый класс. Есть и младшие, и подготовительные группы. Так что я хорошо вижу, что могут делать ребята на разных уровнях подготовки. Мне кажется, главное в работе – четко поставить задачу и стараться ее выполнить.
Классы очень разные. Вообще, каждый класс имеет свой характер. Один потише и поспокойнее, другой энергичнее, один – активнее, другой – более вялый. К каждому человеку, а также к каждому классу в целом нужен свой подход. Когда я добиваюсь взаимопонимания и могу взаимодействовать со всеми в своем классе, я просто счастлив.
В нашей школе собран замечательный фонд иллюстраций к художественной литературе, который всем нам очень помогает в работе. Среди русских художников, работы которых есть в этом книжном фонде, — иллюстратор Лев Токмаков. Его образы, его цвет очень повлияли на меня в детстве, и я стараюсь знакомить с его творчеством своих учеников. Так же хорош художник Чижиков, который иллюстрировал книгу о Винни-Пухе. Со временем таких любимых художников у меня становилось все больше, и этот багаж, который пополняется и который всегда со мной, я предлагаю и моим ученикам. Когда я сам учился в художественной школе, одним из самых любимых моих художников был прерафаэлит Джон Уильям Уотерхаус. Его работы покоряют своей реалистичной романтикой и отчасти сказочностью… Когда я стал преподавать здесь, появился новый момент – немало открытий приносят и работы самих ребят.
Я испытываю глубочайшее уважение к людям, которые умеют работать на сто процентов. Которые работают так не для того, чтобы получить деньги, а потому, что иначе не могут. Я видел таких не только художников, но и хирургов, и людей других профессий — работающих в полную силу, с полной самоотдачей. Глядя на них, я и свою работу вижу в новом свете, вижу, где и как нужно совершенствовать самого себя, чтобы приблизиться к этому идеалу».
Записала Анна Романова