Адольф Павлов : МОЙ ПУТЬ В МУЗЫКУ
Адольф Константинович Павлов был счастливым человеком. Как всякий человек, который живет и творит в полном соответствии со своим предназначением. И искренняя народная любовь, многие годы окружавшая всю его музыкальную деятельность, была своего рода отражением этого счастья. Между тем, сам Павлов, размышляя в первой своей изданной книге как раз об этом предмете, писал: «Предназначенье каждого человека, равно как и законы жизни, ниспосланные нам свыше, не менялись со времен Адама и Евы, — украшать землю, растить детей, думать о хлебе насущном и трудиться». В общем-то, это и есть, по-видимому, простой рецепт счастья, оставленный нам в наследство.
А еще остались его литературные, краеведческие, мемуарные труды, и, конечно, оркестр – оркестр народных инструментов, существующий в Рыбинске девятый десяток лет.
Адольф Константинович Павлов (1936-2012) родился и всю жизнь прожил в Рыбинске. Он был Почетным гражданином города. Это звание было признанием его заслуг не только в деле развития музыкальной культуры и укрепления статуса Рыбинска, но и данью уважения к его большой краеведческой работе. Вышли в свет «Уфимские страницы» А.К. Павлова — уникальное собрание воспоминаний очевидцев об эвакуации Рыбинского моторостроительного завода в Уфу, состоявшееся в годы Великой Отечественной войны. Но пока еще на изданы другие рукописи. Среди них – «Оркестр моей жизни», фрагменты первой главы которой мы предлагаем вниманию наших читателей.
Адольф Павлов
МОЙ ПУТЬ В МУЗЫКУ
Начало всему положили детские впечатления, связанные с домашними праздниками, которые не обходились без песен. Очень хорошо пела мама. Не зная нот, она каким-то врожденным чутьем могла спеть второй голос в общей песне. И это всегда приводило меня в восторг.
Во время войны в нашем доме появился патефон с набором пластинок. Мы часто с мамой вечерами слушали их. Очень скоро все песни на этих пластинках я знал наизусть. Тут были и песни в исполнении Краснознаменного ансамбля имени Александрова, были русские народные песни в исполнении Лидии Руслановой, С. Лемешева, дуэта Козловский — Михайлов. Были пластинки с песнями Шульженко. В те далекие времена по радио постоянно звучал хор имени Пятницкого, транслировались концерты, а то и целые оперные спектакли прямо из Большого театра. Музыкального ширпотреба и пошлятины, которыми ныне заполнен эфир, тогда и представить себе невозможно было. Мы росли и воспитывались на песенной и музыкальной классике. В школе мы распевали арии из русских опер и оперетт. Мы всем классом могли сорваться с уроков и пойти на «Сильву», что шла в кинотеатре «Артек».
В нашем доме жила семья Налимовых. Два брата — Николай и Володя. Оба были значительно старше меня. Оба играли на балалайке. Только Николай был самоучкой, а Володя играл в оркестре Дворца культуры. Николай ловко подбирал знакомые мелодии, плясовые наигрыши, частушки. И его всегда приглашали на праздничные застолья. Здесь он был незаменим. Володя же играл классический репертуар — вальсы Андреева, наигрыши Трояновского. Но эта музыка в домашнем обиходе не пользовалась популярностью. Вот эти два брата и начали образовывать меня.
Коля научил нескольким простым наигрышам, и в скором времени мама пела под мой аккомпанемент частушки. А Володя показывал некоторые исполнительские приемы. Эти первые уроки музыки сыграли огромную роль в моем становлении. Ведь не увлек же меня, к примеру, очень популярный в те времена баян. А затронули душу, завлекли звонкие, искрометные звуки балалайки. Им я остался верен до дня сегодняшнего.
В оркестр я пришел в 1948 году. Запомнилась первая встреча с Петром Ивановичем: Небольшой кабинет, старинный письменный стол, рядом фисгармония со множеством кнопок, клапанов, и двумя педалями, приводившими в действие меха.
Услышав мою фамилию, П.И. внимательно взглянул на меня и спросил, как зовут моего отца. Этим наша первая встреча и закончилась. Я думал, что сейчас мне дадут балалайку — приму, на которой я уже немного играл. Но Петр Иванович исходил из интересов оркестра и определил меня на аккомпанировавшую балалайку-секунду, дал небольшой листок нотной бумаги с обозначением нот и ладов, на которых эти ноты можно сыграть. Так началось мое музыкальное образование.
На следующем уроке я уже знал ноты в пределах октавы и начал учить простые пьески. Спустя некоторое время уже сидел на репетиции детского оркестра и пытался подключиться к его игре. А чуть позже я знал чуть ли не наизусть весь репертуар детского оркестра. И П.И. подложил мне ноты из репертуара взрослого оркестра. Выучив одну пьесу, я сдал ее П.И., и мне было предложено появиться на репетиции взрослого оркестра.
К этому времени оркестр был на подъеме. Сегодня трудно представить, как такая масса музыкантов размещалась в нашем репетиционном классе. Бывало, задержишься с перерыва, — и пробраться на свое место уже проблема.
Я просидел с балалайкой всю репетицию, дожидаясь, когда же будут играть выученную мною пьесу. Слушал новую, незнакомую для себя музыку, которой предстояло войти в мою жизнь. Оркестр стал для меня музыкальным университетом. Здесь впервые я услышал имена композиторов Верди, Ш. Гуно. Делиба. Здесь на репетициях я впервые соприкоснулся с музыкой П.И. Чайковского, что называется»потрогал ее руками» и на всю жизнь влюбился в нее. Оркестр играл большой вальс из «Спящей красавицы» и я буквально бредил этой музыкой. Она жила во мне и могла проявить себя в самой неожиданной ситуации. Я мог запеть фрагмент вальса на уроке, решая контрольную работу по математике, или, задумавшись, начинал мурлыкать любимую мелодию прямо на улице. Музыку вальса знал наизусть. Оставшись дома один, вставал перед зеркалом и начинал дирижировать этот вальс. Продирижировать его по-настоящему, в оркестре, было моей заветной, но так и не осуществившейся мечтой.
Вхождение в репертуар оркестра было трудным, т.к. здесь играли и классику, и обработки современных композиторов, играли всего В.В. Андреева. Эта музыка рассчитана на
подготовленного музыканта. А мы только-только начали осваивать инструмент. Но молодость, азарт, увлеченность помогли нам в этом нелегком деле. Вскоре мы уже, если и не на равных, то довольно уверенно играли взрослый репертуар.
И пошло — поехало! Я играл в детском коллективе, раз в неделю ходил на репетиции взрослого оркестра. Это была продуманная и выверенная система подготовки молодых музыкантов, которая полностью себя оправдала.
И в те времена все было устроено так, что работа руководителя самодеятельного коллектива, вне зависимости от его заслуг, оплачивалась более чем скудно. Руководители работали в нескольких местах, чтоб заработать себе на жизнь. Петр Иванович, помимо Дворца культуры, работал с детским оркестром в Доме пионеров и в детском доме, находившемся на содержании нашего завода. Оркестры работали по одной схеме и имели практически один и тот же репертуар. Поэтому существовала практика «подсаживания» музыкантов из одного детского оркестра в другой. Бывало, бежишь в воскресенье на репетицию к 10 утра. Закончилась репетиция, и Петр Иванович забирает наиболее подвинутых музыкантов на репетицию оркестра в Дом пионеров. А потом мы с ним идем в детский дом. Так же на репетицию. Вот в таком режиме проходил выходной день. Полагаю, мне необычайно повезло в том плане, что я прошел все ступени подготовки музыканта-любителя. И когда пришло время самому заниматься этим делом, я полностью заимствовал опыт своего учителя.
Нужно сказать, что 50-е годы были золотым временем для самодеятельности. Она была в центре внимания администрации завода, профсоюзного комитета. При подведении итогов работы цеха, отдела обязательно учитывали количество участников самодеятельности и уровень ее, показанный на заводском смотре. На самодеятельность не жалели средств. Закупали костюмы, инструменты. Приглашали консультантов из Москвы. С нашим танцевальным коллективом работал Заслуженный артист Молдавии А.Решетников, поставивший молдавскую сюиту «Хайла — Хора», и оркестр аккомпанировал танцорам. В качестве консультанта к нам был приглашен главный дирижер оркестра имени Осипова Петр Иванович Алексеев. Это с его подачи и по его рекомендации наш оркестр поехал в столицу и играл на сцене Большого театра Союза ССР. Практически каждое лето Дворец культуры закупал путевки для всей самодеятельности, и мы плыли по Волге до Астрахани, либо ехали в Киев, в Карпаты. И все бесплатно. Мы ежегодно выезжали в Москву, играли и на Шаболовке, и в Останкино.
Мы делали совместные номера с народным хором, которым руководил прекрасный музыкант Е.А. Ласточкин. Помимо того, что он был замечательным пианистом, он еще и
писал музыку. Писал для спектаклей нашего городского драматического театра, для театра кукол. С его музыкальным оформлением шли спектакли детской театральной студии Дворца. Причем Евгений Александрович, как правило, сам оркестровал свою музыку для оркестра, т.е. приносил готовую партитуру. С музыкой Ласточкина шли спектакли «Димка — Невидимка» и » Робин Гуд», в котором заглавную роль играл мой школьный приятель Марк Расторгуев, впоследствии Заслуженный артист России. А его партнером по спектаклю был Юра Усов, закончивший после школы МГУ и ВГИК, профессором которого он проработает до конца дней своих.
Освоив балалайку-секунду, я самостоятельно начал учиться играть на балалайке-приме. И довольно быстро преуспел в этом деле. Преуспел настолько, что Петр Иванович счел возможным перевести меня на приму во взрослом оркестре.
После 7 класса поступил в авиационный техникум и сразу же включился в общественную жизнь. Участвовал в смотрах самодеятельности. Так получилось, что в техникуме оказалось много музыкантов, игравших в оркестре Дворца культуры. Профком техникума приобрел комплект инструментов. Помню, как мы распаковывали их, освобождая от оберточной бумаги.
Начались первые репетиции нашего оркестра. Руководить им пригласили хорошего музыканта, владевшего и фортепиано, хорошо певшего и сочинявшего музыку. Но он был подвержен традиционному российскому пороку — пьянству. Впадал в запой в самое неподходящее время. Репетиции то и дело срывались. Однажды наш руководитель пришел пьяным на концерт. Он был пьян настолько, что не мог стоять и дирижировать оркестром. Потому вынес стул на авансцену и, на потеху публике, дирижировал сидя. Это в конец нас расстроило. Мы пришли в профком и заявили, что с таким руководителем больше играть не будем. Нас поняли, руководителя выгнали. Но встал вопрос кому дирижировать оркестром на предстоящем смотре. И тут неожиданно музыканты предложили мою кандидатуру. Вот так впервые в жизни встал я за пульт оркестра. Начала сбываться моя мечта. Как выглядело мое дирижирование, сказать трудно. Мне и самому было бы любопытно сейчас взглянуть на себя той поры. Дилетанты не мучаются сомнениями. Я был уверен, что дирижирование не такое трудное дело. Главное — вместе начать и закончить пьесу. Вот и махал, как Бог на душу положит. Но при всем том музыканты меня понимали, и оркестр успешно выступил на городском смотре. А я впервые познал радость успеха в качестве дирижера.
Но тогда и помыслить не мог, что дирижирование станет моей профессией. Хотя оно всегда меня привлекало. Я дирижировал, слушая музыку по радио. По памяти дирижировал произведения, которые играл наш оркестр. Разумеется, дирижированием это беспорядочное махание руками назвать трудно. Но в те времена я и представить не мог, что дирижирование — сложнейшая музыкальная наука, что есть здесь свои законы, правила, приемы.
Нужно сказать, что интересы мои не замыкались только на своем инструменте. Мне, к примеру, было очень любопытно знать, как духовики обходятся тремя клапанами. И я пошел в духовой оркестр, где в скором времени довольно успешно играл на басу.
А как баянисты, не глядя, управляются сотней белых и черных кнопок в басах? Захотелось разобраться и с этим вопросом. Прослышав, что в Доме пионеров открыт кружок баяянистов, я вместе с моим закадычным другом Вадимом Воронцовым пришел туда. Руководил этой самодеятельной студией очень опытный музыкант Алексей Яковлевич Кузнецов, хорошо известный в довоенном Рыбинске. Система его обучения была без затей. Пользуясь ею, мне в достаточно короткий срок удалось мне освоить баян. Баянистом себя никогда не считал. Но знание возможностей баяна очень помогает при работе над оркестровой партитурой оркестра.
И все же главным из моих музыкальных пристрастий оставалась балалайка. Ей я отдавал все свободное время, накапливал репертуар и уже выступал в качестве солиста. Летом 1955 года посчастливилось в составе оркестра Ярославского пединститута совершить
большую гастрольную поездку по Волге. Руководителем оркестра был кандидат физико-математических наук, Василий Константинович Мичурин, впоследствии мой большой друг. Послушав мою игру, он посадил меня в оркестр в качестве концертмейстера балалаек. Здесь, на теплоходе, познакомился я с высокопрофессиональным музыкантом — балалаечником Иваном Михайловичем Есиповым, выпускником знаменитой «Гнесинки». Он, обратив внимание на мою увлеченность балалайкой, дал мне несколько уроков, показал приемы звукоизвлечения. Это были первые профессиональные занятия на инструменте, которые очень помогли мне в техническом плане.
Затем была армейская служба, от которой тогда никто не прятался, не пытался, как теперь говорят «закосить». В армию мы шли охотно. (…) Здесь мое увлечение музыкой получило поддержку командования. Я постоянно играл на разных сценах Москвы — в академии им. Жуковского, во Дворце культуры Автозавода, в нашем подшефном детском доме в Дядьково. Мне посчастливилось принять участие в седьмом московском Всемирном фестивале молодежи и студентов.
Еще в период подготовки к нему я стал лауреатом Московского городского фестиваля и был включен в состав концертной бригады Ленинградского района столицы. 23 февраля 1957 года состоялся заключительный концерт Всеармейского смотра художественной самодеятельности. Я был включен в состав сводного оркестра народных инструментов основу которого составлял оркестр Краснознаменного имени Александрова ансамбля, а также музыканты ансамблей Московского военного округа, ПВО, Черноморского флота . Под наш аккомпанемент громадный сводный хор, едва разместившийся на сцене только что открытого Дворца спорта в Лужниках, исполнял песню Соловьева — Седого «В путь». Руководил этим огромным коллективом Борис Александрович Александров. Это были незабываемые дни.
…Не следует думать, что музыка была единственным моим занятием в армии. Я был авиационным механиком и достаточно успешно исправлял эти обязанности. Подтверждением тому несколько авторских свидетельств на рационализаторские разработки и нагрудный знак «Отличник авиации». В мои планы не входили профессиональные занятия музыкой, хотя в концертах, где мне приходилось участвовать, профессиональные музыканты настоятельно рекомендовали поступать в музыкальное училище в Москве. (…)
Вернувшись после военной службы домой, я пришел на знакомый завод и стал работать бригадиром в чугунолитейном цехе, который имел хорошую цеховую самодеятельность. Здесь большой хор и духовой оркестр, которыми руководил известный в среде духовиков Георгий Колесов. А еще был оркестр народных инструментов, где играли и духовики. Это детище двух увлеченных энтузиастов Владимира Михайловича Чистова, начальника планового отдела цеха, и цехового художника Пожидаева. Имени его я не припомню.
И здесь мне вновь пришлось встать за дирижерский пульт. И вновь по просьбе музыкантов.
Вглядываясь в прожитые годы, я прихожу к убеждению, что судьба постоянно искала меня, подталкивая к мысли заняться музыкой профессионально. Мои знакомые, друзья видели во мне что-то такое, что наводило на мысль о моем музыкальном призвании.
Ко времени работы с цеховым оркестром относится и мой первый опыт оркестровки для оркестра. Я аранжировал вальс из танцевальной сюиты французского композитора Коллэна. Не зная ни теории музыки, ни гармони, написал партитуру, которую исполнил оркестр. По совету Петра Ивановича мы включили в репертуар музыкальную картинку «Веселые кузнецы». Это незамысловатый фокстрот, в котором музыканты не только играли на своих инструментах, но и пели, и насвистывали мелодию. Все сопровождалось ударами молоточков по наковальне. Номер произвел фурор на заключительном смотре самодеятельности завода.
С этим цеховым оркестром я продолжал дружить и тогда, когда уже не работал на заводе. С музыкантами меня связывали хорошие, приятельские отношения на протяжении многих лет.
(…) Ко времени моего возвращения из армии относится и наше знакомство с Германом Грызловым. Он хороший пианист, легко читающий ноты — тогда Герман играл в оркестре на гуслях, и по нашему обоюдному согласию мы начали репетировать с ним. Появился наигранный репертуар, а с ним и возможность показать его на сцене. Мы стали играть на цеховых праздниках, выступали на заводской базе отдыха, в санатории им. Воровского. Эта совместная работа сблизила нас, подружила. И дружба, не омраченная ничем, продолжается и поныне. В 1961 году в Ярославле прошел областной конкурс исполнителей на народных инструментах, посвященный 100-летию со дня рождения В.В. Андреева. Мы с Германом решили принять участие в этом конкурсе. Кроме нас в конкурсе участвовал концертмейстер нашего оркестра Николай Михайлович Смирнов. Был заявлен и оркестр. Выступление рыбинских музыкантов на этом музыкальном состязании было просто триумфальным. Победителем конкурса стал оркестр и его солисты: Н. М. Смирнов, исполнитель на домре, и я, как солист-балалаечник. Признаться, я очень дорожу лауреатским званием этого конкурса. Дорожу от того, что впервые принял участие в музыкальном соревновании, которое оценивало очень компетентное жюри, состоявшее в основном из преподавателей музыкального училища.
…К этому времени я работал в научно-исследовательском институте и учился заочно в Московском полиграфическом институте. Здесь училось большинство моих коллег. Все, как будто устоялось, шло по накатанной дороге, и мое будущее было вполне предсказуемым.
И тут судьба свершила зигзаг, круто изменив мою жизнь. Волей обстоятельств я оказался в Ленинграде. Этого города я не знал, и решил использовать возможность поближе познакомиться с ним. А сделать это можно было, найдя вескую причину для ухода в административный отпуск. Я послал документы в музыкальное училище имени Мусоргского, полагая провалиться на первом же экзамене и провести 10 дней в прогулках по городу и его окрестностям. Прямо с поезда пришел в училище. Именно пришел, а не приехал, благо — располагал временем. Разыскал аудиторию, где проходил творческий конкурс. Занял очередь и стал ждать вызова.
Наконец прозвучала моя фамилия. Вошел в класс — сидит представительная комиссия. Расспросили меня — откуда приехал, где учился, где играл. А потом предложили исполнить заявленную программу. За роялем сидит сухонькая старушка: «Давайте ваши ноты для аккомпанемента».
— Я не знал, что они потребуются…
— Что вы будете играть?
-«Полонез» Андреева и » Заиграй, моя волынка» Трояновского
— Пожалуйста, начинайте.
Первая мысль: «А как же мы будем с ней играть, если нет нот, и мы ни разу не репетировали?» Я заиграл и неожиданно почувствовал удивительную легкость. Пианистка по памяти блестяще аккомпанировала, улавливая все тонкости исполнения. Пришла уверенность, и появилось чувство радости и удовлетворения. Было ощущение, что мы с аккомпаниаторшей давно играем вместе и легко понимаем друг друга. Позднее я узнал, что мой концертмейстер была прекрасная пианистка Татьяна Николаевна Звягинцева, много лет проработавшая с первым балалаечником России, сподвижником великого Андреева Борисом Сергеевичем Трояновским! Его репертуар она знала наизусть до последней ноты. Тем более что я играл его обработку.
Закончилось прослушивание. Знакомые, у которых я планировал остановиться, были на работе. Целый день был в моем распоряжении. Оставив вещи в училище, я пошел бродить по Невскому. Возвратившись в училище за вещами, столкнулся на выходе с председателем комиссии:
— Отчего вы не были на разборе экзамена?
— Я не знал, что такой будет. Да потом я не питаю особых иллюзий, знаю, что играл не лучшим образом.
— Напротив, нам вы понравились. Мы допустили вас до сдачи общеобразовательных дисциплин…
Разве эта встреча не была перст судьбы? Приди я несколькими минутами позднее, этого разговора вообще могло не быть. Уехал бы я к своим знакомым, гулял бы по Ленинграду и перед отъездом зашел бы забрать документы. Во всяком случае, именно так я и планировал. Но все вышло иначе.
Мне дали документ на общежитие, объяснили, как туда добраться. Общежитие расположено в Ольгино, в 16 км от Ленинграда по Сестрорецкой дороге.
Следующим экзаменом были теория музыки и сольфеджио. Я оказался на высоте, получив неведомыми путями четверку. Еще через пару дней пришел на экзамен по литературе. Шел на экзамен, не готовясь. Успех первых двух экзаменов не изменил моего предварительного решения — я вовсе не собирался учиться здесь. Сдавал экзамен лишь для того, чтобы оправдать свое пребывание в общежитии. Все свободное время проводил в экскурсиях по городу…
Вернувшись в Рыбинск, я приступил к работе, меньше всего думая о том, чем может обернуться для меня поездка в Ленинград. В середине августа неожиданно получил официальное письмо, в котором сообщалось, что я принят в число студентов училища и к началу сентября мне надлежит прибыть в Ленинград. До этого все произошедшее в Ленинграде казалось нереальным, этакой игрой без обязательств. Но все становилось более чем серьезным. Мне предстояло сделать выбор, который круто изменит мою жизнь. Петр Иванович настоятельно рекомендовал мне ехать учиться. Мама, как и большинство моих знакомых, в один голос отговаривали меня от безумной, по их представлению, затеи. Хорошая, интересная работа, два курса института, устоявшийся уклад жизни — что еще нужно? В сомнениях я проводил бессонные ночи. Но Ленинград уже зацепил меня, я уже был не так категоричен в своем неприятии учебы там. Мои сомнения разрешила мудрая бабушка моя. Я пришел к ней и рассказал о своих сомнениях, и она, безграмотная старая женщина без колебаний заявила: » И не думай, поезжай, дурачок, учись!»
И поехал я в Ленинград, на 14-тирублевую стипендию учиться музыке…
