Недавно в Рыбинске побывал один из потомков адмирала Ушакова – Игорь Борисович Ушаков. Академик Российской Академии наук, Заслуженный врач РФ, генерал-майор медицинской службы, он уже несколько лет трудится над книгой «Адмирал Ушаков о нравственном и физическом здоровье человека». Первое издание вышло в свет в 2003 году, с тех пор оно пополняется новыми материалами, и к сегодняшнему дню опубликовано уже третье издание этой книги, по сути, представляющей читателю единую и стройную концепцию здоровья человека – здоровья в христианском понимании. Эту книгу Игорь Борисович привез в библиотеки Рыбинска. А накануне дня памяти адмирала он побывал в Хопылево. Оказалось – уже в шестой раз. С вопроса о впечатлениях от нынешней поездки и началось наше интервью.
— Впечатления двойственные: с одной стороны, в Хопылево переполняет чувство красоты и радости, единения с природой и историей, с другой – хотелось бы, чтобы восстановление храма и всё, что с этим связано, происходило поскорее. Я понимаю – это крайне сложное дело. Мне пришлось немного заниматься увековечением памяти космических первопроходцев в Москве, и я понимаю, какое это многотрудное и дорогостоящее дело. Наверное, правильно сделали, что поставили там такой великолепный памятник юному Федору Ушакову и преподобному Феодору Санаксарскому. Место выбрано хорошо. Теперь, наверное, будут заниматься и храмом Боговления-на-Острову. Хотелось бы дождаться того дня, когда он будет восстановлен. Готов помогать в силу своих возможностей.
— Бывали ли вы в Бурнаково?
— Бывал. В 2005-м, в 2007-м и в 2009-м. Добраться туда можно только летом. Дорога сложная и интересная.
— Нужно иметь большое желание туда попасть.
— Да, необходимо. Конечно, не всем нравятся клещи, которых много в этих местах. Я хорошо знаю проблему клещевых энцефалитов… Поэтому — туда нужна дорога, хотя бы хорошая просека.
— Когда и почему вы впервые приехали в Рыбинск? Что подтолкнуло вас к этому?
— Интерес мой к этим поездкам идет от родителей, которые сейчас уже в лучшем мире. Впервые отец показал мне книгу Владимира Дмитриевича Овчинникова, изданную в Ярославле, в 1993 году. Наши семейные предания записаны в воспоминаниях отца, которые я поместил в ту же книгу, посвященную адмиралу Ушакову и его концепции здоровья человека. Отец занимался родословной, обращался в архивы – Ярославский, Курский, Орловский (в Орле и Курске жили предки моего отца), архив республики Мордовия, и конечно в Центральный архив. Ему помогала мама, она была надежным помощником и хранителем, поддерживала его в поисках. Когда я съездил сюда впервые, они были очень довольны. Сами они не смогли бы уже сюда приехать – были в преклонном возрасте. Но всегда с удовольствием смотрели фотографии. Так что главным для нас было желание приблизиться к своим корням.
— Ветка родословного древа к вам ведет от кого-то из родных братьев адмирала?
— Да, это младший брат Иван. У его сына Федора было два брака и в общей сложности двенадцать детей. Одна из веточек этой большой семьи тянется к нашему роду.
— Почему вы стали военным врачом? Это было влияние отца?
— Да. Но я сначала противился этому – увлекался математикой, шахматами, хотел пойти в физико-математическую школу. Вырос в Ленинграде. Школу окончил с золотой медалью. Мой отец был военный врач, ходил на паруснике «Седов» практически в кругосветное путешествие — был такой исторический поход на «Седове», когда военные врачи помогали африканским самоопределяющимся странам наладить собственное здравоохранение. Потом он работал врачом, защитил диссертацию по внутренним болезням, получил степень профессора.
Я окончил военно-медицинскую академию в 1977 году. Теперь уже это учебное заведение окончил и мой сын. Так что у нас династия военных медиков.
— Игорь Борисович, вы много работали в сфере космической медицины, был в вашей биографии и Чернобыль. Скажите, какую часть вашей работы вы считаете наиболее значимой и интересной?
— Мне повезло, я всю жизнь занимался наукой. Со студенческой скамьи, точнее – со скамьи слушателя военно-медицинской академии. Вопросы авиационно-космической медицины меня заинтересовали на 3-м курсе. Меня интересовало действие факторов космического полета, смоделированных в лабораторных условиях, на структуру и деятельность различных органов и систем в организме человека. После окончания академии я попал в Государственный научно-исследовательский испытательный институт авиационной и космической медицины Министерства обороны России. Это здание в районе станции метро Динамо сейчас уже всем известно, и вывеска теперь есть, и даже рядом поставлен памятник Лайке, которая была первым живым существом, совершившим космический полет, – 3 ноября исполнится 60 лет этому полету. Здесь же в свое время готовили к полету и Юрия Гагарина. Вот в этой структуре я и трудился 32 года, пройдя все ступени от младшего научного сотрудника до руководителя. Ни одну ступень не пропустил! С самого начала я занимался, в основном, действием радиации на организм человека. После демобилизации я семь лет работал в Институте медико-биологических проблем Российской Академии наук. Это научное учреждение космической отрасли, преобразованное из военного института, — здесь работают все, кто занимается подготовкой живых существ к полетам в космос. Там я был избран директором и работал в этой должности семь лет. Потом началась реформа науки, обсуждать которую я здесь не буду – она имеет некоторые плюсы, но и очень много минусов. После окончания контракта я вернулся в институт биофизики («Федеральный медицинский биофизический центр им. А.И. Бурназяна»). Вернулся – потому что и раньше много лет был там членом ученого совета. И теперь уже прицельно занимаюсь вопросами космической радиобиологии и исследованием действия радиации на организм человека и животных.
Что касается Чернобыльской аварии, то это была очень интересная страница жизни, когда удалось реализовать и испробовать многие разработки, накопленные в недрах военного института и других научных учреждений. Вместе с сотрудниками сегодняшнего «Центра Бурназяна» мы продолжаем обобщать чернобыльский опыт. У меня издано четыре монографии по чернобыльскому периоду. Все данные сейчас открыты и опубликованы. Научная кооперация по изучению последствий чернобыльскоцй аварии дала колоссальный опыт, что, кстати, подтвердила авария на Фукусиме. Когда у японцев случилось такое же событие, они обратились к нам. И сотрудники нашего Центра активно помогали им в оценке медико-биологических последствий, в разработке защиты от радиации.
Таким образом, все три периода работы – и «военный», и чернобыльский, и «космический», — были очень интересными. Результатом работы в каждом из них стали книги и конкретные события – например, длительные полеты на международных космических станциях. Нам вместе с коллегами и американскими партнерами удалось восстановить годовые полеты на МКС: именно медики настояли на том, чтобы вернуться к таким длительным программам пребывания человека в космосе. Они нужны, потому что статистика – слабое звено космической медицины. Мы не имеем возможности запустить на орбиту сразу много космонавтов, чтобы получать исчерпывающую информацию для накопления данных. Чем больше будет полетов, тем легче будет рассчитать реальный риск нарушений состояния здоровья человека под влиянием факторов космического полета. Сейчас мы находимся на пороге полетов на Луну, Марс. Главным барьером здесь будет для человека радиация. Так было и в 1961 году, когда запускали Гагарина – больше всего боялись не невесомости. (Невесомость все-таки давно научились «включать» на самолетах-лабораториях — я и сам участвовал в таких полетах). – Боялись радиации, знали, что там она на два порядка больше. На орбите МКС облучение в 200 раз больше, чем в условиях Земли. Эта доза все равно не критична, она не вызывает лучевую болезнь. Космонавты возвращаются и восстанавливаются – есть специальные схемы для этого. Но это после годовой нагрузки. Более длительные пребывания опасны. Поэтому именно радиация остается главным барьером на пути проникновения человека в дальний космос. И даже если сейчас речь пойдет о полете на Луну и необходимости находиться там месяц-два, то надо учитывать, что там опасные радиационные условия. Создавать радиационные убежища – дорогое и сложное, пока не разработанное технически занятие. С другой стороны, если только в момент пребывания человека на Луне произойдет вспышка на Солнце, то астронавт может получить дозу, соответствующую первой стадии лучевой болезни. Поэтому даже для того, чтобы лететь на Луну, надо детально изучать радиационный фактор. Что сейчас и делается. И мы надеемся в «Центре Бурназяна», что эти исследования будут расширены.
— Обнадеживает сам факт, что наше государство финансирует эти исследования. Хотела бы спросить вас о Чернобыле. Прошло уже более тридцати лет после аварии. Исследования продолжаются?
— Да, конечно. Состояние здоровья населения, находящегося в зоне постоянного радиоактивного заражения (это люди, по каким-то причинам не пожелавшие покинуть зону), отслеживается в специальном регистре, который ведут ученые в Обнинске. Состояние территорий, загрязненных радиацией, тоже исследуют постоянно, в разных аспектах. За эти годы состоялось несколько крупных конференций, позволивших обобщить знания о воздействии радиации на живые организмы. Что касается людей, оставшихся жить там, то мы сможем сделать какие-то обобщающие выводы по прошествии еще примерно двадцати лет. В то же время, мы знаем по опыту Хиросимы и Нагасаки, что и спустя 70 лет дополняются и уточняются данные, и ученые иногда приходят к парадоксальным выводам о том, что продолжительность жизни населения «хибакуся» (так называют в Японии жертв атомных бомбардировок) оказалась даже выше средней. Хотя это неудивительно, — на эту категорию населения были направлены специальные мероприятия, с тех, кто выжил, что называется, сдували пылинки. Но все же это была вторая волна пострадавших. Тех, кто получил большую дозу радиации, давно нет в живых. И тем не менее – исследования, сбор данных там продолжаются.
У нас же после Чернобыля прошло только тридцать лет. Нам еще работать и работать.
— На эту работу как-то влияют осложнившиеся российско-украинские отношения?
— Нет, науке удается оставаться выше политических проблем. И вообще в науке всё бывает по-другому. Уж насколько сейчас стали непростыми российско-американские отношения,
и то мы продолжаем нашу совместную научную работу. Мы никогда не обсуждаем политические проблемы. Не то, что мы от них уходим, нет, просто наше дело – проводить всем необходимую работу. В космосе работают совместные экипажи, и был совершен годовой полет космонавтов Михаила Корниенко и Скотта Келли, итоги все еще обсуждаются, и мы совместно строим новые планы международных миссий.
— Я спросила вас об этом еще и потому, что знаю верующих людей, которые молятся праведному воину Феодору Ушакову об установлении мира между Россией и Украиной.
— Я об этом не знал, но думаю, что это правильно. Федор Федорович действительно уникальный человек, ставший святым. Почему он стал святым – ответить на этот вопрос я и попытался в книге «Адмирал Ушаков о нравственном и физическом здоровье человека». Этот вопрос – что такое святой – не всем понятен. Вы сами можете вспомнить людей, которые, хотя бы по вашим собственным критериям, отвечали бы понятию «святой»? За свою достаточно уже длинную жизнь я встречал только одного такого человека – он был всем открыт, говорил то, что думал, и думал то, что говорил, делился последним с каждым человеком, который просил его о помощи, всегда был готов защитить обиженного… Так и Ушаков – это была какая-то уникальная личность! Да, прославился он военными победами, ни одного корабля не потерял, потери в личном составе среди его подчиненных за всю его жизнь составили около пятисот человек, хотя у него в подчинении были десятки тысяч человек. С точки зрения военной науки это чудеса. Но я в книге я пытаюсь рассмотреть вопросы его отношения к людям, на которые удалось найти ответы в его письмах, личных распоряжениях, приказах. Писем он написал очень много – три тома были изданы еще в советское время, в 1950-х годах. Эти письма рисуют образ удивительный – образ ранимого человека, который имел обостренное чувство справедливости. Именно это, а также забота о подчиненных сделали его святым, прежде всего, а не ратные подвиги…
Ушаков был одиноким человеком. У него не было семьи. Но он очень любил своих племянников, и даже брал их к себе ординарцами, помощниками. Они вместе с ним участвовали в военных кампаниях, учились ратному делу. Никаких поблажек он им не давал, даже, может быть, в чем-то строже спрашивал. Рядом с ним не всегда было безопасно – ведь те корабли, на которых он находился, подвергались большему риску, потому что флагман Ушакова находился на самых опасных участках сражения, никогда не прятался за строй других кораблей… Но моряки, кстати, знали и другое: за ним была слава не поражаемого. Это действительно было похоже на чудо: в его корабль не попадали ядра. Повреждения, конечно, настигали его корабль в бою, но не поражали его. И потому многие уже при его жизни верили в то, что какая-то сила защищала его, отводила пули…
Но знаете ли вы, что было время, когда адмирал Ушаков был в полном забвении? Когда в Великом Новгороде воздвигали памятник Тысячелетию России, император-либерал Александр Второй собственноручно вычеркнул его из списка тех великих людей, которые должны были быть представлены в этом монументе. Это забвение продолжалось почти сто лет. Это была чудовищная несправедливость по отношению к Ушакову. Хотя о его военно-морских заслугах все эти годы знали и помнили в мире, например, англичане, я уж не говорю о греках и представителях других стран, пострадавших от турок и французов в то время, когда Ушаков прославил Российский Флот. Уже перед окончанием династии Романовых с просьбой чуть-чуть увеличить пенсию к ним обратилась правнучка Федор Федоровича, и Николаю Второму напомнили о том, что был такой великий русский флотоводец – Федор Ушаков.
Государь решил поставить ему памятник в Петербурге. Но случилась революция, потом не стало императора. И проект не был реализован. Об Ушакове в полной мере вспомнили только во время Великой Отечественной войны, наравне со святыми благоверными Александром Невскими Дмитрием Донским. Учредили орден Ушакова.
Но до сих пор нет такого памятника адмиралу, который был бы достоин стоять в Петербурге. Недавно открыт хороший памятник в Кронштадте. Есть небольшой памятник у Военно-морской академии. Но такого большого памятника, который император задумывал поставить у Троицкого моста, с противоположной стороны от памятника Суворову, до сих пор нет.
— Игорь Борисович, есть ли другие потомки адмирала Ушакова?
— Да, есть. Но не существует тесной связи, традиции встреч, вычерчивания общего фамильного древа. Составлением родословной Ушаковых серьезно занимается директор музея в Темникове Николай Николаевич Зараев. До сих пор оно опубликовано только частично.
— Вы часто там бываете?
— Да, в этом году 4-5 августа я был там. Ежегодно в дни канонизации Федора Ушакова они проводят большой слет, научную конференцию, показывают ушаковское движение. Думаю, сейчас настает момент, когда пора как-то скоординировать между нашими городами моменты официального празднования ушаковских дат. Наверное, было бы логично отмечать в Рыбинске день рождения Федора Ушакова 26 февраля (по новому стилю, по старому – 13 февраля). Тем более что это дата, близкая ко Дню защитника Отечества. Конечно, не мне давать советы. Но все-таки хочется единства в этом вопросе. Это даст возможность всем нам вместе проводить интересные мероприятия более целенаправленно.